Сумбур в семье продолжался до шестнадцатилетнего возраста. Мы, как упрямые бараны, продолжали причинять друг другу страдания. Это было похоже на соревнование «кто больнее ударит». Я очень ждала совершеннолетия, чтобы было основание послать это все легально, чтобы никто не посмел больше ко мне притронуться, чтобы быть как можно дальше, вычеркнуть и забыть, плюнуть и уйти.
И тут, как по мановению волшебной палочки, у меня случилась любовь. Избранником был Алексей, который ранее употреблял наркотики и благополучно отсидел за их хранение пару лет. Я всей душой уверовала в искренность его чувств и бросилась в омут с головой. Родственники не были особенно против, так, высказали несколько опасений.
В то время я была студенткой первого курса художественного колледжа, поступала самостоятельно на бюджет, проходила различные подготовительные курсы. Меня взяли с отличными результатами по всем предметам. На какое-то время мне показалось, что теперь я – молодец, и родные могут мной гордиться. Что я, наконец, лучше, чем Маша и Вася, что я заслуживаю их любви и признания. Эту иллюзию я подкрепила планами о создании своей семьи, обустройстве мастерской для живописи, совместными поездками на дачу с дедом, примирении со всей родней, ну и свадьбе.
Я реально в себя поверила, в свои силы и возможности, горела желанием создавать. По вечерам бредила тем, как я буду готовить, убираться, выбирать мебель и обои в нашу квартиру, как буду встречать мужа с работы, как мы будем счастливы, как я продолжу учиться, а картины стану выставлять в местной галерее.
Я была убеждена, что справлюсь. После недолгих переговоров мать отдала мне ключи от второй квартиры, и мы поселились с Алексеем отдельно. Первый год все шло вполне хорошо, даже с семьей отношения наладились, была даже поддержка и забота. Контроль, конечно, никуда не делся, ведь жили мы через пару домов, и родственники каждый вечер наведывались в гости. Это было мило и почти ненавязчиво.
«Я объезжаю несколько аптек в поисках капельниц, пытаюсь раздобыть у знакомых хоть какие-то снотворные таблетки, я ничегошеньки не знаю о наркотиках и героиновой абстиненции, но абсолютно убеждена, что семья – та ценность, ради которой он остановится, а у меня получится в этом помочь. Всю ночь сижу рядом, держу руку, чтобы игла не выскочила, переставляю одну за другой бутылки «Гемодеза», привязанные к швабре, вытираю платком холодный пот с его лба и верю, что завтра все будет иначе, все обязательно будет хорошо. На столе так и не начатый «Киевский» торт. Сегодня мой особенный День рождения, восемнадцатилетие, а уже очень скоро родится наш сын».
Чуда не произошло, но я надолго зависла, спасая человека, который об этом даже не просил. Он употреблял в свое удовольствие, иногда в открытую, но в основном прячась от меня. Я следовала за ним повсюду, пыталась уберечь от срывов, но ничем хорошим это никогда не заканчивалось. Он кололся. Все планы рухнули, но я не находила сил уйти.
К нам домой начали приходить люди, требовали долги и угрожали, мне было страшно, ведь почти всегда я была дома одна. Деревянная дверь грохотала от ударов ног, если долго не открывала. Тем не менее, я продолжала спасать положение и свое лицо перед родственниками: покрывала Алексея, отдавала долги и умалчивала о трагедии, которая набирала обороты. Чтобы люди перестали приходить, я отдавала карманные деньги, заложила в ломбард все, что там приняли, но появлялись все новые лица с невероятными историями о том, как мой гражданский супруг их обманул и исчез.
Под конец из съестного в нашем холодильнике осталась только одинокая бутылка подсолнечного масла, а в один из дней Леша уехал на работу и просто исчез. Я безуспешно прождала несколько дней, а потом мне пришлось вернуться с сыном на руках в родительский дом. Тотальное чувство вины и стыда, боль утраты и ощущение абсолютного одиночества, отсутствие понимания и поддержки близких погрузили меня состояние полной апатии и тоски. Я машинально выполняла все материнские обязанности, со всей ответственностью, но как в тумане. Я откровенно запуталась и потерялась в тот момент, погоняемая заветной фразой «а мы тебе говорили».
Алексей появился месяцев через восемь, сказал, что пришел в норму, работает и позвал переехать с ребенком к его маме в другой город. Как я ни пыталась от него отвыкнуть и забыть за это время, ничего не вышло, поэтому идея о воссоединении загорелась во мне жарким пламенем. Ожидаемо, что семья этого не одобрила, произошел уже привычный скандал и мое очередное поражение. Какое-то время я курсировала между двумя домами, между сыном и Алексеем, устроилась на работу в Москве и получала хорошие деньги. В конце концов моим родственникам это надоело. В тот вечер все началось с нелепой претензии, что моя одежда пахнет табаком, развился скандал, дед снова привычно пустил в ход кулаки. Меня выкинули из дома, отобрали мобильный телефон и не позволили даже собрать вещи.
На непродолжительное время мне удалось задержаться в военном городке у знакомых. Я приходила домой, брала сына на прогулки или ходила вместе с матерью, но назад меня не принимали, как ни просила. Тогда моя мать и предложила оформить опекунство. Говорила, что в таком случае государство будет платить больше денег и так лучше для ребенка. Я поверила, поехала в соответствующие органы и оформила документы, не подозревая о том, что юридический статус звучит как «лишена родительских прав».
Со временем у друзей началась личная жизнь, и мне пришлось уходить. Кроме как к Алексею податься было некуда, и я поехала в другой город. К тому моменту я уже успела попробовать ПАВ несколько раз в компании местных ребят, дома никто не догадывался об этом. Мне предложили, а я не отказалась. Почему конкретно? Затрудняюсь ответить. Состояние безразличия к себе и происходящему временно сменялось иллюзией покоя, которого так не хватало.
Когда уезжала, я совершенно не осознавала того, что шагнула в пропасть, и не понимала, что уже лечу туда на космической скорости. Немудрено и то, что в дальнейшем мы с Алексеем стали соупотребителями, а мой путь до дна растянулся на долгие годы.
Анастасия Федорищева, психолог:
Созависимоть…
«В какой-то момент задалась вопросом: есть ли в России семья, которую не коснулась бы проблема зависимости? Не нашла. Несколько лет продолжаю поиски, надеясь на положительный результат. Пока, увы…
«Зависимость – семейная болезнь», слышим мы на каждом углу. За этой фразой миллионы разбитых и загубленных жизней. Если с темой алкоголизма, наркомании, игромании нам в целом все понятно, то созависимость – понятие, пришедшее к нам недавно. Говоря простым языком – это зависимость, объектом которой является зависимый человек и его жизнь.
Зависимость и созависимость – добрые подруги. В работе с проблемами зависимости слышишь фразы: «Это у нас судьба такая!», «Мать терпела, бабка терпела, и я терплю!», «Это мой крест!», «Все ж пьют (курят, употребляют и т.д.)», «Да у него руки золотые. Сокровище, когда трезвый!», «Бьет – значит любит!», «Нагуляется – угомонится! Дело молодое». Это «говорит» созависимость. Созависимый уверен: если совершить определенные действия, сказать определенные слова, он сможет заставить другого человека действовать или думать иначе. Отсюда постоянный контроль, принятие решений за зависимого. Главные аргументы: я знаю, как лучше, действую из добрых побуждений. Добрыми намерениями, как известно…
К сожалению, созависимости подвержены не только матери. Привыкая к нестабильным, нездоровым отношениям в родительской семье, девочки ввязываются в деструктивные, разрушающие отношения. Создают семьи, рожают детей.
За каждой зависимостью стоит как минимум один созависимый, который поддерживает болезнь на должном уровне. Несмотря на активную деятельность, созависимый имеет скрытую заинтересованность в том, чтобы зависимый человек продолжал употребление. Иначе созависимому придется менять свою жизнь. Выстраивать ее заново. Это страшно. Страшно непросто, на руинах, оставленных зависимостью.
Созависимость, так же, как и зависимость, требует лечения. Без коррекции созависимости невозможно добиться устойчивой ремиссии и стабильности в семье».
Кристина Бальчева:
К моей сомнительной радости, нездоровые отношения и жизнь во взаимном насилии до прямого физического ущерба дело не довели.
В наши дни очень большое количество женщин подвергаются угнетению и увечьям со стороны супругов. Выносить ситуацию на обозрение стыдно. Страшно не найти поддержки, а вместо нее услышать пресловутое «сама виновата». Прецедентов смертей – масса, и сценарий у всех похожий: не вызвали полицию соседи; вызвали, но опоздали; не стали вмешиваться: «не наше дело», «женщина часто кричит», «скоро сама успокоится» и так далее. Для меня это очередной пример равнодушия и личной безответственности, ведь очень просто закрыть глаза, когда самих не касается.
Матильда, город N (имя героини изменено по личной просьбе):
«Я не знаю, что происходит с мозгом, когда из раза в раз оказываясь в абьюзивных отношениях, продолжаешь в них оставаться и верить, что насилие закончится. Из раза в раз веришь в обещания и искренне прощаешь. Со временем мне многое открылось, но, когда находишься в плотной связи, не понимаешь и не отличаешь реальность от самообмана.
С самого детства я не находила принятия в семье, а на контрасте со всеми любимым братом я постоянно чувствовала себя ущербной, во всем виноватой, не такой, как надо маме, и даже изгоем. Я частенько проваливалась в состояние депрессии и отчужденности.
Когда мне было три года, я подверглась сексуальным домогательствам со стороны родственника, это продолжалось много лет подряд. Я боялась рассказать маме, мне было жутко стыдно, я сомневалась бесконечно долго.
Однажды мы поехали на дачу с подружкой, родственник зашел к нам в комнату и стал открыто приставать к обеим. Я не смогла больше молчать и рассказала все матери. Она мне не поверила и строго попросила никому не рассказывать об этом, ведь это стыд, позор и я могу этим испортить ему жизнь. Мне было одиннадцать лет. В нашей семье было принято замалчивать и «держать марку», моя попытка суицида также осталась без внимания. Вместо того, чтобы пойти со мной к психологу, например, родители получили липовую справку о сердечном приступе и закрыли на все глаза.
Первые мои наиболее неудачные отношения с мужчиной образовались в двадцать три года. Человек говорил мне, что смертельно болен, что единственным настоящим его желанием является создание семьи и рождение ребенка. Потом это оказалось враньем и манипуляциями, но я поверила, так как все это совпадало с моим желанием стать мамой. В итоге я забеременела и согласилась выйти за него замуж. Как только он понял, что я в его руках, отношение резко изменилось. Человек устраивал скандалы на ровном месте, было много надуманной ревности, а наряду с этим он говорил мне, что я недостаточно умна и красива, что любил другую, а со мной просто удобно.
Самое удивительное сейчас, что я в это верила и считала, что заслуживаю уничижительного обращения, самооценка была ниже плинтуса. На двадцать первой неделе беременности он ударил меня ногой в живот, мне стало очень плохо, и я попала в больницу. Я потеряла ребенка еще за месяц до удара, как выяснилось, но в женской консультации никто не замечал замершую беременность. Вызвать роды не удалось, и мне провели выскабливание, после которого я провела много времени в стационаре. От молодого человека я ушла, жить не хотелось абсолютно.
Все произошедшее разрывало меня дикой болью, с которой я не могла справиться, и на этой почве начала употреблять наркотики. Тут же последовали отношения с другим мужчиной. Сначала он был внимательным, заботливым, после работы меня ждал горячий ужин. Со временем стало понятно, что трудоустраиваться он не намерен, отговорки, недовольства и обвинения всех подряд вошли в привычку. Даже мне он предъявлял претензии, что мало зарабатываю. Когда я лежала с высоченной температурой, этот человек не подал и стакана воды, а через пару недель моей болезни обвинил в лени. Сказал, что я могла бы хоть дома убираться. Периодически во время его истерик в меня летели разные предметы. Мог он и ударить. Тем не менее, у меня получилось забеременеть, я безумно хотела детей.
Как только родилась Алиса, я спешно легла в наркологию с желанием все это бросить и начать с чистого листа. Пока я лечилась и настраивалась на новый лад, мой мужчина дома расслаблялся по полной и менять ничего не хотел. Я приехала и увидела, как он превратился в барыгу. Точкой в наших отношениях стала моя измена, после которой я поняла, что ко мне можно относиться иначе, что я довольно привлекательна, а его попытки разнообразить нашу сексуальную жизнь путем привлечения третьих лиц меня оттолкнули еще больше. Все это стало веским поводом к разрыву взаимоотношений. Он стал звонить, угрожать, жестоко избивал мою собаку и давал слушать в трубку, как она кричит, шантажировал и не давал покоя. Вскоре я забрала несчастное животное и окончательно простилась с этой историей.
Самые ужасные и издевательские отношения, которые стали последними в этой череде, были с отцом второго ребенка, с человеком, которому нельзя пить совсем, ни капли. Он избивал меня безбожно и постоянно: кулаками, ногами, лицом об стены, брал за волосы и лупил о диванные подлокотники, я зачастую не узнавала себя в зеркале, а видела только красно-синее месиво. Он издевался очень изощренно, например, сажал дверь на саморезы, чтобы я не могла выйти из комнаты даже в туалет. Единственный раз за всю совместную жизнь он мне подарил цветы на праздник и ими же отходил, что есть мочи.
В трезвом же состоянии он был дружелюбен и давил только психологически, играя на моей и без того низкой самооценке. Поразительно, что все крики о помощи и мои вопли слышали соседи, а главное, его родственники, с которыми мы проживали, но никто не вызвал полицию, ни разу. Скорее всего, они тоже его боялись. Однажды он отвесил мне пощечину. Это было ничто в сравнении с остальными истязаниями, но стало последней каплей. Я поняла, что жутко его боюсь и бояться буду всегда. Ночью, когда он заснул, я собрала вещи, взяла маленького Сашку и просто бежала. Во время нашей совместной жизни все друзья и коллеги думали, что мы – идеальная пара. Я скрывала правду, а про синяки и гематомы врала, что на нас напали. Мне было страшно рассказать о происходящем, мне казалось, что я какая-то не такая, что ни у кого нет подобных проблем, мне было ужасно стыдно. А еще я боялась вызывать полицию, потому что с правовой точки зрения у нас это никак не регулируется: на следующий день его отпустят, и он меня убьет со злости.
Многие женщины попадают в такие сети, с малолетним ребенком на руках. Живут за счет абьюзера, не имеют родственников и им просто некуда бежать. Им страшно, бесконечно больно и одиноко. Хорошо, что сейчас начали появляться службы помощи таким девушкам, и об этой проблеме начали говорить не стесняясь.
Эльдар Галимов, клинический психолог:
К сожалению, когда речь идёт об отношениях, в которых присутствует схема «жертва — тиран», бывает невозможно оценить весь масштаб того кошмара, который происходит, так как большая часть ситуаций, связанных с насилием над жертвой, сама жертва замалчивает.
В истории с Матильдой четко прослеживается эта схема замалчивания с самого детства. В психологии и этологии существует такое понятие как импринтинг (от англ. imprint — оставлять след, запечатлевать, отмечать).
«Импринтинг, в частности, – это когда ребенок или подросток перенимает модели поведения родителей, братьев и сестер, а во взрослом возрасте – своих партнеров и реагирует похожим образом, повторяет эту модель.
И вот эта неотвратимость последствий как раз заставляет человека, который получил опыт насилия в раннем детстве, бессознательно попадать в ситуацию насилия снова и снова. Опыт отрицания насилия или сокрытия последствий, который он приобрел в юном возрасте, становится неким проклятьем.
Родитель для ребенка – неоспоримый авторитет, и стратегии, которые родители применяют в отношении ребенка, даже самые ужасные, сам ребенок воспринимает как единственно возможную норму.
К сожалению, все что происходило дальше в жизни героини этой истории, скорее закономерность, чем исключение. Насилие с раннего детства, и позиция родителей: «никому не рассказывай», просто привели к воспроизведению этой схемы, когда Матильда вступила в отношения. Это и есть импринтинг – безусловное следование сформированным ранним формам поведения.Скорректировать такое поведение возможно, хоть это очень сложный и длительный процесс. Пожалуй, его можно сравнить с восстановлением человека после тяжёлой травмы, например, перелома позвоночника. Когда необходимо буквально заново научиться ходить, несмотря на то, что младенческий возраст давно позади. Нужно заново овладеть теми ресурсами, которые есть в распоряжении психики, но не использовались ранее, так как влияние травматического опыта было слишком сильным.
