“Вы не перестанете быть ребенком, пока у Вас есть мама” (с)

Холодный подъезд кирпичной пятиэтажки. Зима. Похрустывают от ветра оконные рамы. Тогда она еще настоящая, морозная, с огромными сугробами и метелью. Тихо-тихо выбираюсь из квартиры на площадку, волоча за собой детский деревянный стульчик, в кармане фланелевой пижамы бутерброд, припасенный с ужина. Ждать долго. Я всегда ее очень долго ждала. Просунув лицо между перилами, прошиваю взглядом три этажа, упираясь в площадку первого: “Вот- вот зайдет мама. Ну, где же?! Ну, скорее! Пока дед с бабушкой не заметили, что я тут!” С криками открывается дверь: “Паршивка ты эдакая! Семью позоришь! Марш домой! Совсем одурела!” Я влетаю в квартиру первая, за мной кубарем вкатывается стул, запчасти бутерброда раскиданы по этажу. Я ничего не думаю, просто плачу, сидя в прихожей. Мне лет пять.

“Вы не перестанете быть ребенком, пока у Вас есть мама” (с)
Кристине 12 лет

Внешне моя семья была если не идеалом, то где-то очень близко. Мать — успешная бизнесвумен, дед — начальник домоуправления городка, бабушка — уважаемый химик в воинской части. Имелась пара квартир, дача сразу за городом в хорошем СНТ, машина, возможность вкусно питаться и покупать недешевые вещи, отдыхать на море, какие-то земельные участки, гаражи и прочие блага. Никто не выпивал и не курил сигарет. Правда, отца у меня не было, ушел в мои три года. Я этого не помню. Мать часто ставила мне в укор то, что я на него похожа и в принципе виновата в их разводе. Мне было три, я не помню. В нашей семье было принято действовать с позиции крика. Малейшая самодеятельность с моей стороны отзывалась воплем бабули, который часто влек за собой увесистый удар деда. Мама никогда не вмешивалась, либо занимала сторону своих родителей. Из моих провинностей того времени я помню опоздания домой с прогулки, нежелание учить математику, попытки отстаивать свое мнение, стремление общаться с детьми, родители которых были неблагополучными и малообеспеченными, нелюбовь к поездкам на дачу. Пресекались мои попытки самостоятельно выбирать себе занятия по интересу, фильмы, музыку, подруг и друзей, одежду на день, еду в холодильнике, школьные факультативы. За меня все решили, когда я еще была в утробе матери. За меня было расписано все с утра до вечера. Возражения не принимались. Мне говорили, как поступать нельзя, а как нужно, не объясняли. Дед видел во мне будущую студентку МГИМО, бабушка золотую медалистку лицея и завидную невесту, а я не соответствовала их идеям уже тогда. Они меня очень любили, по- своему, конечно, но в их понимании такова любовь. Если в одиннадцать вечера меня еще не было дома, то бабуля неслась на поиски. Друзья-подростки откровенно смеялись над нами обеими, я чувствовала жуткий стыд, когда видела ее на горизонте, поэтому старалась гулять там, где она не найдет. А уж если выходил дед с собачьей плетью в руках, то просто бежала, куда глаза глядят. Я его любила и боялась одновременно. Он меня любил и одновременно бил, да так, что разлеталось лицо: то нос, то губы. Для него мое непослушание считалось позором, ведь он глава уважаемой семьи.

Металлическая удавка любимой собаки Дольки туго затянута на шее, я упираюсь, что есть сил, падаю, реву. Он сильнее, намного сильнее, бесполезно сопротивляться, но я продолжаю. Дед волочет меня по асфальту в сторону дома, где сидит компания молодых людей и забыта куртка… Куртка! Мать ее! » Они сейчас это увидят! Вся улица на меня смотрит! Остановись же! Я все поняла! Ты не можешь со мной так! Я что угодно сделаю! Умоляю, деда, не надо!» Через некоторое время мы обе дома: куртка на вешалке и униженная я. Мне тринадцать.


Психолог Василиса Миловидова:

“Вы не перестанете быть ребенком, пока у Вас есть мама” (с)
Психолог Василиса Миловидова

Травмированное поколение

“Этим термином принято обозначать людей, массово переживших какую-то коллективную травму: войну, голод, репрессии…

А что происходит, если эти травмированные массово люди, не восстановившиеся после пережитых событий, продолжают жить, не распознавая даже, какой силы повреждения они несут внутри себя? Мать жестоко избивает свою подрастающую дочь, замечая в ней признаки женственности и взросления, как будто это что- то грязное и опасное. Мама этой женщины была убита в результате изнасилования, и вот она, уже сама став матерью таким вот жестоким способом, отыгрывает травму на собственной дочери.

Дед сажает внука на хлеб и воду (21 век на дворе, на минуточку) за то, что тот украл у одноклассника игрушечную машинку. Родителей деда расстреляли за кражу колосков с колхозного поля, братья и сёстры умерли после от голода. Выжил только он, самый младший….

Таких историй в практике психолога — сотни. Историй, где люди, не прожившие свои травмы, передают их своим детям, те, в свою очередь, — внукам и так далее. Эта конструкция похожа на матрешку, где каждая матрешка отдельно деформирована и каждая меньшая по размеру вынуждена деформироваться под это прокрустово ложе. Так и живем… Вполне естественно, что в каком-то из поколений накопленные травмы достигают таких масштабов, что человек не может их выдержать, и очень часто выходом из напряжения становится зависимость. Вспомните волну алкоголизма и героиновой зависимости в 90-е. Целое поколение просто выкосило. А те, кто выжил и нашёл иные пути выхода из зависимости — проработали, наконец всю ту боль, которую из поколения в поколения передавали в семье. Обнулились. Кто-то понёс эту боль дальше, и сейчас новая волна новых наркотиков так же косит детей. Тех, кто не может больше нести непосильный груз.

Люди с техническим образованием знают термин «усталость материала». Если совсем просто, то это явление, когда может разрушиться даже самый крепкий материал (металл, цемент) при длительном воздействии на него в определённой точке. Вот именно в таком состоянии «усталости» находится психика человека, который просто не в состоянии нести в себе груз и боль травм прежних поколений, вдолблённых в него с раннего детства. И тогда зависимость приходит как избавление от кошмара, живущего в душе.

Многие погибают в итоге, но есть и те, кто, пройдя этот ад до самого дна, перерождаются как фениксы. И это очень яркие истории очень сильных людей.”


В то время часто приходила мысль, что лучше бы семья сдала меня в детский дом, я не осознавала, почему так невыносимо и больно рядом с ними, почему хочется, чтобы их не было. Но лучше ли? Этот вопрос так и остался без ответа по сей день.


“Вы не перестанете быть ребенком, пока у Вас есть мама” (с)
Дмитрий

Дмитрий, г. Екатеринбург, бывший воспитанник детского дома:

“Что такое родители, я не знал никогда. Мать еще в роддоме от меня отказалась, а оттуда потом я попал в дом малютки и специальный детский садик для таких, как я, отказников и сирот. В то время понятия «семья» для меня не существовало, я же совсем мелкий был, обо мне заботились нянечки и это было привычным. Так до десяти лет я был в детском доме, в городе Краснотурьинске Свердловской области, там было всего в достатке и жилось хорошо. Все сильно изменилось, когда меня перевели в приют в городе Новая Ляля, там все за чертой бедности и люди такие же нищие. Краснотурьинск большой промышленный город, а Ляля совсем не такое место. Население состояло в основном из неблагополучных пьющих семей, уголовников и детей, пошедших по стопам родителей. Ну, и в самом интернате все было очень печально. С нами никто не занимался, не заботился и не учил, мы росли и существовали сами по себе, как сорняки на грядке. Для воспитателей было главное, чтобы не убежали и не убились, а на остальное плевать хотели. Еще очень обидно было, когда заслуги детдомовцев они приписывали своим детям и отбирали подарки. Например, был конкурс, разыгрывали поездку на Новогоднюю елку в Москву и победил один из воспитанников. Приз, конечно, у него забрали и отправили кого-то из детей работников. И так было во всем, за исключением массовых поездок в лагерь, они не могли их прикарманить. Когда мне было уже тринадцать лет, одного парня, с которым я общался, забрали в семью, и мне стало не по себе и тоже жутко захотелось в свой дом с родителями, пусть даже приемными. Я напросился. У нас работала воспитательница, которая иногда забирала ребят домой с ночевкой или просто в баньку, она и взяла меня к себе. Моя мечта исполнилась. Сначала я был несказанно счастлив, а потом провел два года в настоящем рабстве. Весь дом был на мне с утра до вечера: убраться, наколоть дрова, приготовить еду, почистить у кроликов и дать им покушать, собак тоже накормить, баню растопить, все дела по огороду переделать. Кроме меня, она взяла еще двоих детей: трех и семи лет. Младшего ей предложили в самой опеке, не знаю даже, какие там были договоренности. Я поверил во все ее сказки о счастливой жизни в семье, в обещания поехать на море, а по итогу было то, что было. Я и прогулки-то редко видел, батрачил без продыху, а если где-то ошибался, меня наказывали. Как-то, помню, на мой день рождения, приехали ребята из приюта, чтобы обняться и поздравить, так она их выгнала. Обидно было очень, ведь они через весь город добирались, а велосипеды в аренду взяли. Дома мы в основном голодали, а потом мне рассказывали, как она угощала сотрудников и детей в приюте колбасой, создавая видимость, что мы живем хорошо. Еще у нее был сожитель, уголовник, находившийся в розыске, которого она у себя скрывала. Потом его поймал сосед-милиционер, а меня обвинили в том, что я это рассказал. Управляться с делами одному было ужасно трудно, я же никогда не жил в доме, соответственно допускал много ошибок, за которые меня били, но не объясняли, как нужно делать. Меня часто унижали и оскорбляли за то, что я инвалид, называя дураком и другими обидными словами. Я родился с диагнозом ДЦП и немного отставал в развитии, меня и этим понукали. Этого не принимали, поэтому так травили. С семилетним братишкой мы могли с утра до ночи на сильном морозе и без перчаток пилить дрова из последних сил, либо за несколько километров от дома разбирать сруб ее отца. Несмотря на то, что она получала деньги за нас троих, мы ничего не видели, конфеты и скудную еду приходилось воровать. Я пытался разговаривать с опекой и рассказывал обо всем, но уже вечером ей передавали все, до каждого слова, а я был наказанным. Сейчас я очень жалею, что поддался чувствам и выпросил забрать меня в семью. Если бы можно было это изменить, то я лучше бы остался в приюте, там хоть и трудно, но на воспитателях лежит хоть какая-то ответственность, там не могут бить настолько жестоко и делать из ребенка раба. Если бы я об этом тогда знал, то ни за что бы не пошел к приемной матери.

Спустя два года такой жизни стало совсем невыносимо, и я собрался убежать, предложив идею братьям. Но, они малые совсем были и испугались, я могу их понять. В итоге я собрался, удрал оттуда и в тот же день напился. Вдребезги напился.


“Вы не перестанете быть ребенком, пока у Вас есть мама” (с)
Елена Цеплик, президент благотворительного фонда «Найди семью»

Елена Цеплик, президент благотворительного фонда «Найди семью»:

«Эта история очень хорошо иллюстрирует все слабые места российской системы государственной заботы о детях с опытом сиротства.

К сожалению, у нас вся система устроена совершенно без учета интереса ребенка. Все стандарты до сих пор ориентированы на то, чтобы обеспечить ребенку физическую сохранность, не более. Получается такой аналог камеры хранения, только в этой камере растут дети – равноправные члены нашего общества. Персонал детских сиротских учреждений обязан следить за тем, чтобы дети не голодали, не допускать физических повреждений – травм, синяков. Но то, что этим не покрываются даже базовые потребности ребенка, мало кого беспокоит. Конечно, всегда есть исключения, и в детских домах, бывает, работают прекрасные люди, которые помогают детям расти в максимально приближенных к семейным условиях, болеют за их судьбу, работают над семейным устройством. Но сейчас это не система, а скорее человеческий фактор.

И, конечно, в отсутствие нормального общественного контроля над сиротскими учреждениями и над работой органов опеки неизбежны злоупотребления. Надо понимать, что сама ситуация, когда в детском доме нищета – абсолютно ненормальна и с очень большой долей вероятности говорит о тотальной коррупции среди персонала. Наше государство финансирует сиротские учреждения нормально, выделяемых средств точно должно хватать на нормальную с точки зрения базовых потребностей жизнь воспитанников. Если где-то дети испытывают дефицит еды и одежды, значит, скорее всего, персонал недобросовестен.

Теперь немного об опыте жизни в приемной семье, о котором рассказывает Дима.

Мы знаем, что принять на воспитание ребенка с опытом сиротства – это очень серьезное решение, требующее хорошей подготовки и сопровождения семьи. Это базовые вещи, при которых приемная семья может состояться и дать ребенку именно то, что ему нужно: защиту, заботу, принятие, любовь, наконец. Когда взрослые люди решают взять приемного ребенка под опеку, они принимают на себя определенные обязательства перед государством, перед обществом, ведь выплаты приемной семье осуществляются на налоги.

“Вы не перестанете быть ребенком, пока у Вас есть мама” (с)
Сотрудники благотворительного фонда «Найди семью» за работой

Государство и общество, в свою очередь, делегируя воспитание ребенка с опытом сиротства приемной семье, также не должны считать, что в момент передачи ребенка «история закончилась хорошо». Приемная семья должна получать не только выплаты, но и всяческую другую поддержку – помощь специалистов (психологов, прежде всего, дефектологов, социальных работников, юристов), которые делают все, чтобы решить возникающие проблемы и поддержать и ребенка, у которого начался новый жизненный этап, и родителей. Государство же должно обеспечивать определенный контроль за приемными семьями, четко соблюдая, с одной стороны, право семьи на частную жизнь, но не допуская злоупотреблений (к сожалению, никогда невозможно на 100 % понять мотив, по которому человек решил стать приемным родителем, и так же невозможно «на входе» точно спрогнозировать, каким приемным родителем человек станет).

На мой взгляд, очень важно, чтобы функции контроля и поддержки приемной семьи не совмещались в одном институте, и описанный случай – прекрасная иллюстрация, что бывает, если сотрудники опеки недобросовестны. Сопровождать приемную семью должны независимые организации, которые могут обеспечить конфиденциальность, понять, что происходит в семье, вытащить случаи систематического насилия и угрозы благополучию ребенка и дать им официальный ход.

Настроить такую систему – очень сложная, тонкая, ювелирная задача, решить которую невозможно компанейским способом. Это должна быть очень продуманная работа, длящаяся не один год, в процессе которой будут отстраиваться все детали взаимодействия органов опеки, сопровождения и приемной семьи. Пока, к сожалению, я не вижу в нашем государстве стремления такую систему создать.»

Помогите, это легко...

Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж. В 2023 году «Метелица» безвозмездно провела 2840 часов консультаций для нуждающихся в психологической и иной помощи. Мы работаем благодаря Вашим добровольным пожертвованиям. Спасибо!

Поделиться: