Колонка Алены Бражниковой, нашего пресс-секретаря и равного консультанта для людей с психическими особенностями, о том, как романтизируется сумасшествие в культуре и умах людей.
На этот текст меня подтолкнул просмотр фильма о Ван Гоге с Уильямом Дефо в главной роли. Хороший фильм. Я не люблю художественные фильмы о художниках, потому что в них много мистификаций или/и романтизации, а бывает, и драматизации безумия. Которое, как все ещё нам вторят стереотипы, «присуще всем художникам». Редко можно увидеть объективное, либо же просто талантливое и деликатное обращение с аспектом жизни художника. Ван Гог с Дефо — именно тот случай.
История жизни Ван Гога полна легенд, главная из которых говорит о том, что при жизни художника была продана лишь одна картина. Это не так, их было продано 14. Также считается, что Ван Гог сам отрезал себе ухо, но есть и версия о том, что после попытки Ван Гогом зарезать (или порезать) Гогена, именно Гоген, защищаясь, полоснул по уху Винсента.
Но что мы можем с уверенностью сказать, так это то, насколько сильна была связь Винсента со своим братом Тео. И что природа безумия Ван Гога, из-за которого он снова и снова попадал в психиатрические лечебницы, скорее всего, врождённая, но точно усилена тяжёлым алкоголизмом, употреблением абсента.
Ван Гог страдал. И также, если не больше, страдал его брат — Тео. Спустя полгода после смерти Винсента, у Тео развилось тяжёлое нервное расстройство и он умер. Это не удивительно, учитывая ту связь, которая была между братьями, и те силы, моральные и физические, которые Тео прилагал в помощь брату.
То есть у нас как минимум две жертвы, а учитывая семью Тео, то гораздо больше, безумия. Безумия, которое вело Ван Гога, как художника. Связывало его тонкой нитью с миром и с божественным. Давало чувство собственной исключительности, давало сверх идеи.
В фильме, о котором я говорила в начале, очень ярко показано страдание от сумасшествия. И да простят меня коллеги по дестигматизации психических расстройств — я назову это так, потому что и в свой адрес порой могу так сказать.
Жизнь, прожитая в психозах, в депрессии, в фобических состояниях, и не дай бог, в галлюцинациях — это проклятая жизнь. Это ад, который с тобой все время. Это пытка, которая не кончается, и, как бы ты не любил жизнь, ты чувствуешь, что ты обречён.
Это чувство обречённости — самое страшное, что мне доводилось чувствовать в своей жизни. Будучи той, кто любит жизнь, людей, больше всего на свете, свет, звуки, чувства, голоса, я наблюдала, как постепенно исчезаю в судорогах паники — и никто не может мне помочь. Это был длительный период после ковида, когда на меня перестали действовать абсолютно все психотропные таблетки и развилось биполярное аффективное расстройство. Каждый вечер я рыдала, чувствуя, что держусь из последних сил, чтобы не уйти из этой жизни. И нет, это был бы не добровольный уход из жизни. Ничего добровольного в этом нет. Точно также, как не может быть добровольным самоубийство, совершенное во время пыток. Или оно же, но совершенное во время другой нестерпимой боли тяжело больного человека.
Насколько же мне, всем нам повезло, что мы родились именно в это время. Время, когда не идеально, но развита медикаментозная терапия для психически больных людей. Сколько жизней было спасено. Сколько страданий прекращено. И если, даже сейчас, люди все ещё испытывают тяжелейшие страдания от психических расстройств, то как это было полтора века назад? В каком аду пребывал Ван Гог? В каком аду пребывал его тонко чувствующий, любящий брат, смотрящий на то, как постепенно, в муках, умирает его брат?
А теперь я хотела бы вернуться к вопросу, который задала в начале.
Большинство людей на земле считает, что «гений» и страдания не могут существовать друг без друга. Что сумасшествие может наделять человека особым чувствованием реальности (частично это так). Что художник должен быть голодным (читай — страдать).
Но за всеми этими романтизированными размышлениями совершенно не видно человека. Нет за этими рассуждениями его страданий. Есть только некая «печальная история безумия и гения», которая так нравится любителям драм.
Я часто задавалась вопросом, согласилась бы я забыть все, что знаю, отделиться от любого творчества, взамен на здоровую психику? Прямо сейчас я отвечу — нет. Потому что мне помогли, потому что благодаря современной медицине я поняла, что справляюсь.
Но в тот момент, когда я была поглощена своим расстройством и была в шаге от не добровольного ухода из жизни, я бы без колебаний сказала — конечно. Рвите все, что во мне есть, с корнем, пусть я буду не я, лишь бы не было страданий.
Мне страшно думать о том, какими неимоверными, кровавыми страданиями, выстлана история, дорога безумия, с начала веков и до сегодняшнего дня. И меня пугает, и я ненавижу то, с какой лёгкостью люди готовы сказать — «безумие это плата за талант».
Я не знаю, был бы Ван Гог тем, кем он был, если бы он получил медицинскую помощь. И я думаю, что единственный, кто имеет право ответить на вопрос, стоил ли талант художника его страданий, это он сам. У других такого права нет и быть не должно.
Для себя я отвечаю на этот вопрос так:
Страдания таланта (я упрощаю, в талант я не верю, но верю в симбиоз эмпатии, внимательности и умений) не стоят. Жизнь — художника и его близких — тем более. Но если у страданий есть такое побочное действие, как усиление чувствования, вынужденность творить, чтобы стало легче, то пусть будет так — с паршивой овцы хоть шерсти клок. И этот клок может стать очень значимым, может даже определить то, каким человек считает себя.