Если мы помножим природную инертность на страх, пережитую боль, безысходность и недоступность обычных вещей, то получается совсем грустная картина.
Первым в этой связке я расскажу о том, как мы работаем со страхами.
Начинается все всегда одинаково. Нужно много говорить с подопечным. Вернее, не то, чтобы говорить, больше слушать. Нужен психолог, готовый много часов просидеть у постели подопечного, чтобы разговорить его, дать ему возможность выговориться. Это дает нам возможность понять не только, что это за человек, но и чего он боится, к чему он готов, а к чему нет, какие у него самого представления о его дальнейшей жизни и какие ожидания от реабилитации.
Дальше психолог общается с психотерапевтом, клиническим психологом, иногда с дефектологом, крайне редко — с психиатром. Для того, чтобы провести черту между нормально и не нормально, между патологией и здоровьем, чтобы разделить травмы от характера.
Все это время, нервы и ресурс.
Но вернемся к страхам.
Итак, тело, получившее такую травму, после которой много месяцев стоял вопрос жизни и смерти, боится. Боится на животном уровне, звериным страхом.
И тут я сделаю маленькое отступление о сложности нашей работы. Дело в том, что на практике очень мешает неоднозначность всего.
Например, разные психологи и психологические школы предлагают свои теории и методы, как единственно верные, а тебе нужно изучить все и сделать выбор. Сам подопечный не может, будучи парализованным, потратить 7-8 лет на это. Через 7-8 лет его просто не станет. Даже в хирургии примерно такая же история. Врачи, работающие в клиниках, неважно, где находятся эти клиники, имеют разные школы, разные подходы, разные методики послеоперационного восстановления. Делая выбор в пользу врача, например, гнойного хирурга, мы с подопечным делаем выбор его дальнейшей жизни.
Вы знаете, глядя на КТ или МРТ, я могу точно сказать, что операцию на позвоночнике делали в Липецке, потому что само исполнение всегда идеально, а вот последствия из-за отсутствия ухода, как правило, дичайшие. Со временем я стала различать культи, собранные в Тамбове, от культей, собранных в Орехово-Зуево. Я не хочу показать, как нам трудно и какие мы молодцы, хотя, конечно же, мы красавчики (шутка). Больше я хочу показать вам, как трудно делать выбор самому подопечному.
Итак, вернемся обратно к страхам. Травма произошла. Все случилось. Реанимация, паралич, непонимание ситуации. Стресс становится хроническим. Ум начинает блуждания по лабиринту отчаяния и тоски, ухудшая общее состояние.
Если до травмы человеку было свойственно жить иллюзиями, жить на поводу у эмоций, то после травмы ему будет в разы сложней. Иллюзии, как увеличительное стекло для страха.
Первое, что мы стараемся сделать — избавиться от иллюзий. Постепенно, слой за слоем, мы стараемся очистить восприятие, мышление от иллюзий. Самые распространённые иллюзии наших подопечных:
• есть некая волшебная операция, которая все вернет;
• есть таблетка, которая вылечит;
• я встану и все будет как раньше;
• я никогда не встану.
День за днем мы говорим об этих искажениях, стараемся много раз в разных формах проговаривать их. До тех пор, пока человек не поймет, что единственное волшебство — это то, что мы, наконец, договариваемся и начинаем работать как очень слаженная, спаянная накрепко команда.
Пока идет эта работа, мы вычленяем страхи и параллельно прорабатываем их. Мы говорим о них. Мы говорим: «Я знаю, что ты боишься упасть. Я понимаю, я страхую».
Часто мы просто берем и показываем на примере самого крупного из наших сотрудников, что тренажер просто нереально сломать и выпасть из него, что порвать страховку нельзя, даже если мы впятером на ней повиснем. Прямо на практике показываем надежность оборудования.
Постепенно появляется доверие к нам, нашим рукам и к оборудованию. И начинается более активная работа.
Светлана Самара.