Президент Метелицы Светлана Самара – о том, что бесит и от чего устаешь, как руководитель.
Темы для больших статей, которые мы публикуем на сайтах в соцсетях, мне задает руководитель нашей пресс-службы. Она следит за аналитикой, она следит за вашими лайками, она следит за вашими комментариями, я сама, к сожалению, ничегошеньки не успеваю.
Так вот, сегодня была задача написать, какие трудности в работе меня больше всего бесят и как я их переживаю.
Трудности бывают разные.
Немножечко личного. Меня лично больше всего раздражает то, что всё время кажется, что я недорабатываю, что-то не доделываю, что я могла бы сделать намного больше. Всегда думала, что это моя проблема, что я недостаточно организованна, что я недостаточно серьезно и глубоко отношусь к работе. В какой-то момент я оглянулась назад и вдруг поняла, что я работаю без выходных уже много лет, что в отпуске я была 13 лет назад. Встал вопрос: куда больше, а больше и дальше просто некуда.
Посмотрела я на свою работу, посмотрела на свою жизнь, и я поняла, что не я слишком мало работаю, а вокруг слишком много горя. Только что я не в состоянии все это горе вынести и вывезти. Как говорит моя коллега: «Сними бейджик «Бог», он не твой». Надо перестать думать, что ты можешь делать всё, исправить всё.
Почему? Просто потому что ты всего лишь человек. И когда идея спасти всех и исправить всё меня попустила, мне стало легче жить. В голове расставились приоритеты, а в душе воцарил покой. Не поверите, даже если я в голос ругаюсь с кем-то, внутри я абсолютно спокойна и тут же могу пойти и лечь спать, и я усну. Пожалуй, на этой торжественной ноте тему моего душевного стриптиза мы и закроем.
В работе, наверно, слово «бесит» не сильно уместно, но оно очень по сути. Больше всего меня бесит моя слабость и беспомощность. Но она состоит из множества факторов, внешних факторов.
Меня раздражает и мешает работе то, что люди сейчас очень поверхностно образованы. Очень большое количество проблем нам приходится решать из-за того, что люди в школе не учили, например, химию, совсем не учили под соусом: «Я буду экономистом, зачем мне ваша химия?» Поясню зачем: затем, чтобы если с вами или вашим близким человеком случится беда, вы бы вспомнили из школьного курса химии, что любой жир соберется на поверхности пленкой, не пропускающей воздух, то есть закроет рану жировой пленкой, провоцируя гниение.
Вы не будете помнить нюансов, но в целом у вас будет понимание базовых вещей, которого вам хватит, чтобы не лечить пролежни перекисью водорода и не замазывать их питоньим жиром. Не буду сейчас вдаваться в детали, лишь напишу, что самое большое число осложнений происходит тогда, когда рану обжигают перекисью или спиртовым раствором, а потом закрывают жировой пленкой. Люди, которые не кричали, что химия им вообще в жизни не пригодится, моментально понимают, что обожженная плоть в жировом пакете может только гнить. И такого масса, таких вот «гениальных» методов можно насобирать на 12 томов «Большой дурацкой энциклопедии».
Так что учитесь сами и учите детей, объясняйте им, что в жизни пригодится всё, вообще всё, что дает вам школа, каждый предмет — это лишь угол зрения, лишь инструмент для изучения и построения своей жизни.
Еще одна проблема — эта вера в волшебную таблетку. Как люди верят в волшебную таблетку, как они ее жаждут, как они ее ищут! Вот свежая история. Взрослый мужчина, инвалид-колясочник в памперсе, всей семье это не нравится, раздражает. Жене тяжело, он сам стесняется, всё плохо.
Сначала несколько дней он пишет мне гневные сообщения, что ему надо избавиться от памперсов здесь и сейчас, одномоментно! Никакие мои аргументы, что вы поймите, нужен специалист, давайте мы организуем телемедицинскую консультацию с хорошим специалистом, мы понимаем, что в вашем случае очень тяжело ехать в Москву, практически невозможно. Но если вы подождете, то мы попробуем получить телемедицинское заключение.
Нет, это всё фигня, дайте мне какое-то лекарство, чтобы я перестал ссаться.
Спрашиваю: «То, что вам пропишет удаленно врач, посмотрев ваши документы, вам кажется фигней, а то, что я напишу на ватсап, вообще ни за что не отвечая, это, вы думаете, сработает?»
Объясняю, что у вас все симптомы за то, что это нейрогенный мочевой пузырь. Не поверите, из 6 человек, живущих в нашем домике, у 5 нейрогенный мочевой пузырь, и у каждого свой метод лечения, своя схема, и они кардинально различаются, они прям разные от слова «совсем».
И каждому из этих пациентов способы, методы лечения, лекарственные препараты подбирал не просто уролог, а команда, в составе которой нейроуролог, до кучи, после очень серьезного обследования. А всё потому, что последствия неправильного лечения будут фатальными. Тут последствия нарушений могут привести к гипертонии, мочевым инфекциям, почечной или/и сердечной недостаточности, инфарктам и инсультам.
— Ты, с..ка, ты не хочешь помогать, это всё только профанация, и у вас там есть любимые подопечные, а я со стороны.
Вот почему вы меня так раздражаете.
Меня бесит не то, что вы говорите, а то, что в конце концов вы можете навредить себе. У вас нет желания разобраться в своей проблеме. Оказывается, мы не знаем анатомии и физиологии мочевого пузыря. Мы не понимаем, как он работает по своим законам, которые реализуются головным мозгом. Мозг даёт команды, и если есть нарушение, это сложно. Вы требуете волшебную таблетку или операцию.
Но у меня их нет, дорогие мои. И меня раздражает, что я трачу много времени на такие бессмысленные разговоры.
Одной из самых тревожных тенденций для меня как специалиста стала популяризация психологии. Я считаю, что о проблемах необходимо говорить открыто, и важно обращаться за помощью к профессионалам. Однако я также осознаю, что существует ипохондрия и множество других особенностей психики, которые могут привести к тому, что человек находит у себя симптомы различных заболеваний.
Почти все люди, за редким исключением, склонны искать у себя те или иные проблемы, особенно когда они слышат о них от других. Каждый из нас хотя бы раз задумывался: «А нет ли у меня рака?» И даже здоровый человек может иногда спрашивать себя: «Всё ли со мной в порядке?»
На мой взгляд, публичная и популярная психология лишь усугубляет общественное нездоровье. Я поддерживаю идею здорового образа жизни, но без фанатизма. Я также не согласна с современными идеями бодипозитива, так как считаю, что лишний вес — это болезнь, и в ней нет ничего положительного.
Люблю ли я себя? Безусловно, да. Я обращаюсь только к самым квалифицированным врачам, даю себе достаточно сна, правильно питаюсь и регулярно занимаюсь спортом. Однако я осознаю, что больна, и если позволю себе немного расслабиться, то будет только хуже.
Из любви к себе я стремлюсь дать себе только самое лучшее. Я долго размышляла о том, что для меня является лучшим. Поняв это, я расставила приоритеты. Сон — это самое важное, что я могу дать себе, и я сплю столько, сколько мне необходимо.
Я долго искала способ высыпаться, читала о циркадных ритмах и общалась с врачами, которые занимаются этой темой. В итоге я нашла оптимальный для себя метод, потому что люблю себя. Любить себя — значит делать всё возможное для своего физического и психического здоровья, а не оправдывать свою лень и болезнь. Это помогает мне справляться с трудностями.
Психология на YouTube — это не то, что мне нравится. Я не против онлайн-работы, но не считаю её лучшим вариантом для себя. Если нет других возможностей, я готова работать онлайн, но предпочитаю встречаться с пациентами в уютном помещении, где мы можем поговорить без посторонних шумов. Мне важно видеть, как человек реагирует на наши встречи. Тем не менее, я не против индивидуальных дистанционных занятий.
Я считаю, что публичные технологии не меняют психологию. Люди тратят годы на проработку детских травм, но при этом многие психологи упрощают психосоматические процессы, сводя их к банальным советам вроде «Если вы ударились ногой, то вы идёте неверной дорогой».
Это вызывает у меня раздражение. Иногда мне хочется кричать: «Если вы ударились ногой о ножку кровати, то, возможно, стоит переставить кровать? Просто передвинуть кровать, а не ломать жизнь?». Поэтому я предпочитаю тихие индивидуальные беседы и работу с конкретным человеком. Психосоматика гораздо глубже и сложнее, чем то, что вы можете услышать на YouTube и других популярных каналах по психологии. Это моё твёрдое убеждение.
Что ещё меня раздражает?
К нам часто обращаются с проблемами, которые я не знаю, как решить из-за отсутствия денег. Если бы у меня были средства, я бы знала, как вывезти пациента из любого региона, куда его положить, как лечить и кого подключить. Но у меня нет 10 миллионов на индивидуальный борт, нет 3 миллионов на месяц клиники и даже 100 тысяч на персональную сиделку.
Самое болезненное — это когда я точно знаю, сколько стоит человеческая жизнь. В такие моменты мне становится плохо и очень страшно.
В моей практике было много случаев, когда мы не могли помочь пациентам. Не редкие случаи, когда пациент погибает, потому что обращается к нам спустя годы после того, как уже ничего нельзя сделать.
К сожалению, без денег мы не можем донести суть нашей работы даже до тех, кто давно нас знает и часто бывает у нас.
Поясню, о чём я говорю. Позиционирование команды, визуальный материал и контент, который мы выдаём, составляют лишь 20% от всего, что мы делаем.
Мы не можем выложить реальные фото ни до, ни после — это жестокий бан везде. Мы не можем писать всё, что на самом деле происходит в жизни наших подопечных, чтобы не травмировать их еще больше, мы не можем писать всё о нашей медицине, потому что это объективная реальность и в нашем направлении работы это проблемы, не решенные нигде в мире, поэтому обгаживать нашу медицину, когда мы сами не понимаем, как решать эти проблемы, увы, просто зло. Как я с этим справляюсь – бешусь и иду думать дальше.
Если бы у нас были средства, чтобы нанять специалиста по продвижению, заниматься фандрайзингом и оплачивать курсы обучения базовому проектированию, мы бы смогли достичь большего. Я стараюсь учиться, но не всё получается сразу.
За последние 10 лет наша команда значительно выросла. Сейчас в ней работают врачи с отличным образованием. Если мы привлекаем к работе нутрициолога, то это не тот специалист, который отучился три месяца и сразу начал работать. В нашей команде есть нутрициолог, диетолог и гастроэнтеролог, который сначала получил медицинское образование по специальности «Лечебное дело», затем специализировался на гастроэнтерологии, диетологии и, наконец, на нутрициологии. И всё это не на курсах саморазвития, а в медицинском институте.
Однако есть одна проблема: мне пишут множество диетологов, готовых помочь нашим подопечным, но не понимающих, зачем я отправляю им анализ на панкреатическую эластазу. Это исследование назначают для подтверждения недостаточности экзокринной функции поджелудочной железы, которая может быть вызвана хроническим панкреатитом, опухолью поджелудочной железы, холелитиазом или диабетом. Мне каждый день пишут 2-3 человека: «Я диетолог-нутрициолог, я готов/а помочь вам построить питание подопечных».
Я не знаю, что ответить на это. Если вы потратили деньги на курсы нутрициологов или стали психологом за 9 месяцев, то можете навредить себе, окружающим и своей семье. Это очень раздражает.
Мы стремимся к тому, чтобы всё работало, но не хватает ресурсов, которые можно купить за деньги. Мы очень стараемся, и вместе со мной каждый день нужно учиться и работать. Радует, что у нас сложилась хорошая пресс-служба, которая взяла на себя большую часть работы. Коллеги пишут качественные материалы, организуют активности в социальных сетях, делают их добрыми и помогают расти нашей аудитории. Но этого всё равно недостаточно.
Наша средняя зарплата, как говорят врачи, находится на нижней границе нормы. А хочется получать хотя бы среднюю. Хочется иметь возможность платить людям столько, сколько они заслуживают, в зависимости от их вклада в командную зарплату. Но до сих пор я слышу от благотворителей: «Привлеките волонтёров». Это очень раздражает. Какие волонтёры будут менять памперсы каждый день по расписанию?
Отсутствие финансирования ограничивает наши ресурсы, инструменты, силы и возможности. Пока я не знаю, как это преодолеть.
В социальных сетях мы представляем нашу команду и размещаем контент, который, как нам кажется, раскрывает истории подопечных. Однако на самом деле вы не знаете этих людей так хорошо, как думаете. Мы не можем раскрывать их полностью, потому что это может быть болезненно для них.
Я могу рассказать, что мой отец был алкоголиком и, к сожалению, погиб от этой зависимости. Это не травмирует меня, так как я взрослый человек и давно пережила все свои детские и родительские травмы. Я не помню, были ли они вообще.
Мой внутренний ребёнок вырос, и сейчас я взрослый человек. Мне 50 лет, и я не хочу играть во внутреннее детство. В своё время я уже наигралась. Поэтому я могу говорить о себе что угодно, мне не больно. Однако наши подопечные переживают свою боль, свои травмы и свою жизнь по-разному, и у них есть на это право. Поэтому мы можем показать лишь 20% нашей работы.
Подопечные, которых вы видите в наших социальных сетях почти каждый день, согласились на открытую позицию. Они вместе с нами, наши друзья, партнёры и коллеги. Но они лишь немного приоткрывают свои души, пока не становится слишком больно. Поэтому иногда у людей складывается впечатление, что наши подопечные живут в достатке, всегда бодры и у них всё хорошо. Это приводит к ещё одной проблеме, которая нас травмирует.
Иногда нам говорят: «Заберите меня к себе, мне плохо. Пусть Лена от вас съезжает, она у вас уже на машине ездит. Вы её балуете, вот и машины дарите, или компьютеры».
Объяснить, что Лене никто ничего не дарит, кроме одной единственной вещи — кроссовок Nike Air Max, без которых она не может ходить и стоять, невозможно. Она, даже просто в туалет ходит в кроссовках, а за восемь лет мы перепробовали всё!
Лена ездит на служебной машине, и почему-то это всех раздражает. Когда на этой же служебной машине ездил, например, наш тренер Александр, это никого не раздражало, всем было понятно, что это рабочий автомобиль. А то, что теперь на нём ездит Лена, а она ездит по делам, возит подопечных, посылки, коляски и прочее — почему-то это у людей как-то отходит на второй план.
Я никогда не буду открывать все подробности жизни Лены, её отношений с семьёй. Потому что это её жизнь. Но недавно, в прошлый четверг, на претензию, что мне пора бы снять Лену с шеи (на минуточку, она вообще-то работает), я сорвалась. На заданный максимально язвительным тоном вопрос: «Что же мне надо сделать, чтобы меня так, как её, облизывали?» — я ответила: «Упасть с 8 этажа и выжить».
Почему я разозлилась? Потому что человек, у которого есть семья, родители, муж, взялся взвешивать чужую боль и сравнивать, что тяжелее — один раз упасть с 8 этажа или всю жизнь мучиться от целиакии.
Перманентное выселение Елены Сергеевны из Пенино стало постоянной проблемой, и это вызывает у меня раздражение.
Я не знаю, как объяснить тем, кто не может приехать и увидеть своими глазами, как можно превратить в проект жизнь человека, изуродованную травмой и словно обглоданную крысами.
Вчера я разговаривала с интересной женщиной, с которой меня познакомила наша попечительница. Мы обсуждали возможности развития команды и налаживания отношений с бизнесом. Эта женщина очень умна и профессиональна, и это заметно во всём: в её умении говорить на бытовые темы о сложных вещах и просто объяснять сложное.
Она сказала: «Я понимаю, у вас очень большая сложность с контентом, вы не можете предоставить даже фотографии до и после».
Впервые за 15 лет попыток найти поддержку я не объясняла, почему мы не можем выбраться из ямы. Это одновременно и радует, и раздражает меня.
Как я справляюсь со всем этим? Честно говоря, я даже не пытаюсь. Это часть моей жизни, как дождь, снег, ветер или жара. Как бы они меня ни раздражали, я просто иду дальше. Вот и всё.