Сегодня мы хотели бы рассказать вам об одной очень летней проблеме, имя которой – травма ныряльщика. Но долго подступаться к ней не станем – о том, как ее можно заработать, мы расскажем в самом конце цикла (те, кто захочет, сможет легко найти о ней информацию в сети), а мы начнем с того, какие у этой травмы бывают последствия. Далеко не каждый пациент готов рассказать об этой стороне своей жизни. Наш подопечный Роман Бурцев согласился вспомнить про самые неприятные и, порой, просто страшные последствия, которые подстерегают человека с подобной травмой. Сегодня мы поговорим о том, в чем заключаются физические трудности.
Три года назад я получил так называемую травму ныряльщика. Когда меня выписали из реанимации, я сначала лежал дома, а последние два года прохожу реабилитацию в команде «Метелица». В первый год реабилитации, по сути, у меня толком не было.
Когда я очнулся после травмы, то захотел узнать, сколько времени потребуется для восстановления и какие у меня шансы. Стал спрашивать лечащих врачей, те единодушно говорили, что я вообще не встану, без всяких надежд. Говорили, что дай Бог, если заработают руки. Не в плане пальцев, а вообще. У меня левая рука практически не шевелилась. А правая была очень слабая. Я ей ничего не мог делать, саму руку еле передвигал. Левую руку я вообще не мог поднять при помощи другой руки, если бы куда-то ее передвинул.
Потом еще в течение месяца не раз задавал вопрос о восстановлении. Я все пытался услышать, что есть какой-то шанс, хоть за деньги, хоть в России, хоть в другой стране… Все-таки у нас XXI век на дворе, технологии, нанотехнологии, медицина развивается не то, что ежегодно – ежемесячно, и так во всем мире… И я все надеялся что-то такое услышать, а может быть просто хотел как-то сам себя утешить. Но слышал я в ответ всегда одно и то же.
Иногда меня спрашивают, какое последствие травмы лично для меня оказалось самым трудным. Мне кажется, что-то одно выделить невозможно. Мало того, что ты не двигаешься, у тебя еще огромные пролежни, у тебя проблемы с кишечником… В первые две-три недели живот был как у беременного, кишечник вообще не функционировал, к тому моменту начались сильные боли в шее, мучила бессонница. Я эти боли называл «фантомными». Фантомная боль – это когда болит конечность, которой уже нет, а тут похожее было ощущение: мне казалось, что ноги сильно тянет, как будто я чувствовал. На самом деле чувствительности не было, а казалось, что боль есть. Помню, как левую ногу очень сильно тянуло, и еще помню, что очень сильно болела одна из стоп.
Как только глаза открыл, понял, что я частично парализован, пролежни тоже развились очень быстро, они еще в больнице появились. Еще я помню, пока лежал в реанимации, у меня было четыре остановки сердца. Я был на препаратах каких-то реанимационных и не понимал, что со мной происходит. Там были хорошие медсестры, они объяснили, что это были за ощущения: когда я начал пытаться говорить, они мне сказали, что была вторая остановка сердца, и потом это еще повторилось дважды.
Все осложнения после травмы проходят нереально медленно, нужно колоссальное терпение. У меня пролежни три года как образовались, и до сих пор не все еще залечили. Года через полтора залечили пролежни на ногах. Вот они до конца закрылись уже, прошли. А основной был на крестце, и он был огромный, размером с тарелку, там была кость видна. Когда я лежал дома, я уже был так настроен, что вот-вот что-то произойдет, и я, наверное, помру… Потому что когда видно кость снаружи, это что-то страшное просто.
Заживление – это очень медленный процесс. И все это при условии, что было профессиональное лечение: здесь, в «Метелице» был очень гибкий подход. Постоянно менялись повязки, постоянно менялись мази. Смотрели на вид пролежня, становится ли он лучше, и применяли то, что работает. Я уверен, что даже в больнице, даже если это больница крупного города, такого бы ухода я не получил. Я вышел из клиники с пролежнем чуть больше ореха, а через восемь месяцев он уже стал с тарелку. Потом Светлана Самара мне объяснила, что внутри, под кожей, пролежень был гораздо больше, чем то, что было видно при выписке на поверхности тела. В больнице совсем не знали о масштабах проблемы, не знали, как определить, что внутри идет уже пагубный процесс. Советы тех врачей были как ткнуть пальцем в небо…
Чувствительности до сих пор нет, руками широкие движения уже получается делать, это радует, а пальцами – пока не очень. Когда я был дома, мама пыталась мне делать массаж. Мы купили специальные плашки, вставляли пальцы в плашки.
Тренировка с вертикализацией. Тренер Александр Лукин
Ноги в плане чувствительности – также, как и были, к сожалению. Ноги меня расстраивают сильно, хочется видеть быстрый результат. Даже не быстрый, но хоть какой-то ощутимый, все-таки прошло уже столько времени. Но я понимаю, что подгонять ситуацию и свое тело – не продуктивно.
Есть еще одна большая проблема в плане осложнений – это цистостома. Сначала у меня стоял катетер через уретру. Мне поставили его в реанимации, и я пробыл с ним около семи-восьми месяцев. В больнице другие альтернативы мне не предлагали, я думал, что только так и надо. А через восемь месяцев ко мне на дом приехал наш городской уролог. Он предложил лечь к ним в больницу и сделать там цистостому. Так и сделали, и она до сих пор у меня стоит. С цистостомой свои сложности: она мешает на тренировках. Постоянно неприятные ощущения: то болит, то щиплет, непонятно ничего. Часто забивается. Я катетер меняю через день. А раньше, через уретру, я мог его чуть ли месяц не менять. Но это слишком долго, обычно меняли его раз в неделю. А сейчас чаще, потому что он забивается.
Потом я узнал, что такое вегетативные кризы. С ними никак не справиться. Разве что молиться. У меня такой криз длился два с половиной месяца. Температура 42 градуса постоянно. Вегетативный криз – это термосбой, с меня градом лился пот: приходилось в день по шесть-семь футболок менять и отжимать, они были насквозь мокрые. Под одеялом – очень жарко, а без одеяла – холодно. Руки – ледяные. Я даже не знаю, с чем это можно сравнить – ужас. Периодически даже думал: быстрее помереть бы.
Мне очень повезло, что в тот момент Светлана Александровна всегда была на связи: сразу разные препараты, уколы, постоянно были на телефоне с врачом неврологом, он очень долго меня вел, искал причину, в итоге нашел – в печени была проблема. Прокололи мне курс капельниц в течение десяти дней, потом вроде все на спад пошло. Дома были похожие состояния еще до переезда в «Метелицу». Меня так же подтрясывало, но случалось это разово: несколько часов поколбасит, потрясет, потом полегче становится. Потом в «Метелицу» приехал – первое время не было этого состояния. А в ноябре как шарахнуло! На тот момент я никогда не видел такого состояния вообще, и представить не мог.
Это вроде уже позади, но в целом… сложно до сих пор… После месяца в реанимации, наверное, первые два месяца дома мне было гораздо легче, чем, например, сейчас. Не знаю, почему. Было легче морально. Я тогда как-то был настроен, что сколько Бог даст… столько значит и поживу… а потом появляется надежда. Вот если говорить искренне, ты же наедине с собой бываешь очень часто и… как у неверующего Фомы, одного из апостолов, все равно есть сомнения. И чем дальше, тем с этими сомнениями сложнее. Все же люди разные, по-разному относятся к травме, к жизни, к страданиям…
У меня после реанимации стало с настроем все сложнее и сложнее, потом встретился с «Метелицей» – вдохновился очень сильно. Все объяснили на пальцах, постоянно поддерживали по видеосвязи, по телефону, пока я еще был дома.
У меня есть одно очень неприятное воспоминание, хотя, кажется, это такой большой шаг и прогресс. Я говорю о том моменте, когда мы начали готовиться к вертикализации. Это очень неприятно – потому что сознание теряешь, тело отвыкло от вертикального положения, давление скачет, очень хреново себя ощущаешь. И потом это же постепенный процесс, не так, что встал и неделю попахал, а на восьмой-девятый день такой – оп-па и все. Нет. Поначалу мне даже не верилось, что я смогу пройти вертикализацию, потому что проходит неделя, другая, ты вроде бы стоишь и делаешь все, что нужно, а все равно ничего не получается. Все зависит еще от человека, от его общего состояния: в один день ты вроде встал, и тебе так легко, и две минуты запросто отстоял, а другой день тебя только подняли, а ты уже просишь обратно опустить. Тебя только опустили, а ты раз, и потерял сознание.
Для меня до сих пор поразительно то, как все в организме тесно взаимозависимо… Так, например, после травмы, когда я лежал дома, у меня зубы крошились чуть ли не ежедневно. Начинаешь есть, и что-то откалывается: или сам зуб или кусочек пломбы отлетает… И так потихоньку посыпались они все. У нас в Грязях и так стоматологи – проблема, а на дом вызвать вообще нельзя. Кто поедет? А везти меня к ним на прием тем более невозможно. И поэтому зубы рушились, в итоге остались одни корни. Потом стало вообще невозможно есть: я не жевал, я глотал пищу. А потом мне #СергейЛожковой (подопечный «Метелицы», прим. ред.) подсказал про фонд, который помогает ветеранам боевых действий. Я обратился туда по поводу зубов, отправил пару документов, и они предложили мне клинику. Мне все сделали за два захода. И тогда Светлана Александровна заметила, как пролежень стал быстрее затягиваться. Выходит, зубы давали дополнительную нагрузку своим воспалительным процессом. У меня и так – цистостома. А было еще отверстие в трахее (после реанимации). И вот когда трахеостому закрыли (первым делом по приезду в Пенино), тоже стало организму полегче. Во мне же тогда было килограмм 45. А сейчас вес уже почти в два раза больше, хотя есть куда стремиться, недавно смотрел, было 82 килограмма! Это конечно большой очень прогресс и я верю, что эти результаты реабилитации – не предел!
