В прошлом месяце мы написали о тяжелых последствиях «травмы ныряльщика». Об этом рассказал наш подопечный Роман Бурцев. Но дело не только в физических последствиях: не менее важно рассказать стороне психологической. Роме этот разговор дался непросто и в самом начале рассказа он заметил: «самое страшное в этой ситуации — то одиночество и вынужденное бездействие, в которое погружается человек с травмой позвоночника». Читайте вторую часть материала о травме ныряльщика.
«До травмы жизнь была очень энергичная»
У меня со здоровьем до травмы было все в порядке. И жизнь была очень энергичная: утром уходишь из дома, а поздно вечером приходишь. Работа, подработка, активный спорт, активный отдых. В футбол играли с товарищами, в волейбол. Летом – речка, пляжный футбол. И много общения: родительская семья, сын, друзья. Никаких грандиозных планов на будущее у меня не было. Когда я ушел из армии, решил, что ничего планировать не буду: просто работать, вести спокойную и стабильную жизнь, растить сына.
«Маму старались не расстраивать»
Когда я попал с травмой в реанимацию, я, конечно, не видел реакции близких, не мог даже представить, как им было в тот момент. Близких родственников пускали один раз в день. Было много желающих меня проведать, но их почти не пропускали: тяжелое состояние. Мама приезжала только один раз. Она – инвалид первой группы. У нее был первый инсульт еще когда я в армии служил, потом второй, и вот, когда я неудачно нырнул, у нее третий случился, когда я домой выписался. Ее старались не расстраивать, в основном навещали брат и девушка, Марина, которая за мной ухаживала в больнице.
«После полугода все стало угасать»
Потом меня выписали, я вернулся домой лежачим. Марина продолжала приходить, помогала и мама, насколько могла. Всем нам было очень сложно. У меня был огромный пролежень, на него даже просто смотреть было тяжело. Марина, правда, привыкла с самого начала со мной заниматься, она видела как он разрастается, поэтому ей было проще, а маме, конечно, сложно физически: меня надо было переворачивать, ведь поначалу я вообще не мог сам перевернуться. Эта беспомощность меня, здорового прежде человека, очень угнетала. Было много уныния и тяжелых мыслей.
Сначала многие друзья приходили меня проведать, многие связывались. Звонили и узнавали, что со мной случилось, какие прогнозы дают врачи. После полугода начало все угасать: своя жизнь, свои заботы интересы. Первое время все откликаются на эмоциях, а потом понимают, что все равно мне лежать, чего ездить.
Если честно, я не знаю, что они думали в тот момент. Я тоже не задумывался, что стало причиной отчуждения: длительный процесс – меня поднимать на ноги, или им уже просто неинтересно со мной стало? Не знаю. Просто они начали пропадать. Я считаю, что так во многих случаях бывает: не болезнь, так банкротство или еще какая-то беда. Это жизнь, чему тут удивляться…
«Поскорее отмучиться и умереть»
После травмы дни были однообразные, как день сурка. Сейчас уже не так ярко помню свои чувства в те дни, но если коротко: х****о было. Тут без мата даже ничего и не скажешь. Раньше ты мог все, а сейчас – ничего, пустое место, даже в туалет сам сходить не можешь. Беспомощность и одиночество добивают, и гордыня тоже. Если честно, ты просто в а***е находишься, не знаешь, что делать, куда деть себя – вот это и было самое-самое жесткое! Иногда мысли были, что поскорее отмучиться и умереть было бы лучше, чем так жить.
Дома было очень тяжело во время кризов. Врач едет по пять часов. Температура 41 градус, ничем не сбивается, трясет. Думаешь: «Ну вот, наверное, сейчас умру», и мать все это видит. Мне-то было все равно, я из-за мамы переживал. Приезжают – колют «литичку», а она даже не собьет жар толком, понизит до 38 градусов на час максимум, а потом все опять как было. Потом пошли ухудшения, пролежень разрастается, начинает трясти, жесткая бессонница. До полугода мучился, от усталости только под утро вырубался. Новый день – и все по новой…
Вот ты еле заснул, проснулся, день начался, и ты готовишься: «надо вытерпеть эти сутки». А время тянется, когда ты лежишь, просто бесконечно. Сна нет, все тебя раздражает, все тебе неудобно. Будить, привязывать кого-то к себе – не будешь, а сам ничего не можешь, даже глоток воды налить. У меня был как-то момент, чтобы маму не будить, я лежал терпел – не стал просить воды, хотя очень пить хотел. И здесь в Пенино тоже было: мы все легли поздно, мне было очень неловко будить Леву (специалиста по уходу, прим. ред.) И я подумал: «В армии-то всегда выходили из любой ситуации». У меня во рту совсем пересохло, я решил, надо как-то рот смочить. Я взял влажную салфетку, высосал из нее пропитку, проглотил, а она горькая… Потом до утра мучился, зачем же я сделал этот необдуманный шаг.
«Стало сложно общаться»
Когда меня выписали из больницы, стало сложно общаться с теми, кто приходил навестить. Я понимал, что половина фраз – такая типичная поддержка: теплые слова, но это просто слова. Вот мне говорят одно и то же: «Ты встанешь, мы верим, давай поправляйся». А как я встану? Кто придет ко мне? Святой Дух? И подымет меня ночью? И вы проснетесь, а я вам с утра картошку стою чищу на кухне? Как вы это представляете? Прежде, чем такое говорить… должно сначала у меня произойти какое-то улучшение… И так каждый человек говорил помногу раз за визит. Хотелось ответить: «Это и так все понятно, хватит о банальном говорить. По поводу реабилитации ничего не знаете? Нет. Я тоже ничего не знаю. Ну и чего нам переливать из пустого в порожнее. Ведь это и так очень волнительно, потому что ничего не понятно».
Посмотрев платные реабилитационные центры, я понял, что это неподъемные суммы, и врачи давали плохие прогнозы. Да и берут на реабилитацию не на год, не на полгода, а всего на 21 день. И с пролежнями не берут. А теперь представьте: я в «Метелице» уже третий год, и у меня до сих пор пролежень. Каким образом лежачий пациент может попасть в реабилитационный центр при таком раскладе?.. Замкнутый круг.
«Когда ты реалист, себя сложно чем-то взять и утешить»
Пока я лежал дома, ко мне из поликлиники врачи не приходили. Тем более, не предлагали психологическую помощь, чтобы пережить эту травму. Но я и не хотел помощи психолога, я скептически отношусь к этому. Если настроения нет, то его уже ничем не поднимешь. Я реалистически смотрю на ситуацию. Когда ты реалист, себя сложно чем-то взять и утешить.
Когда я приехал в Пенино, Светлана Александровна помогала. Разговаривали. Даже не психологические сессии, а обычные разговоры, реальные, объективные. А потом я думал: «Ну у меня же шея сломана, у меня с шеей, а не с головой, проблемы»…
В «Метелице» мы сначала с психологом занимались, чтобы снять мою раздражительность на спастику. Я не очень-то в это верил, но решил, что надо попробовать. Но мне кажется, что человек, у которого не было спастики, не может понять, какие чувства это вызывает. Потом еще пробовали поговорить о том, что было до травмы, что сейчас. Но как-то тоже у меня не пошло, пару раз поговорили, потом мне уже не хотелось. Мне казалось, что я сам больше могу сказать в ответ. Если это и работает, то не со мной точно – такие красивые разговоры и умные формулировки – не для меня.
«Улучшение настало после кризиса»
Когда пошло восстановление в плане веса, психологическое состояние само улучшилось. Когда все удается, получается – бодришься духом. Это дает стимул.
Так странно получилось: улучшение настало после кризиса. Меня «колбасило» два с половиной месяца, а потом организм как-то переборол и пошел на восстановление. Но и откатов было много. После приезда в Пенино, пару месяцев позанимался и – кризис. Вроде только что-то стало получаться с ногами, уже смог приподниматься, уже сознание больше чем на десять секунд держал стоя и – опять кризис. Меня до сих пор периодически мотает так. И это вызывает колоссальное раздражение, а иногда бессилие.
Как с этим бороться? Не знаю. Терпишь, смиряешься… Еще мне лекарственную терапию недавно поменяли: убрали психотропные препараты, оставили успокоительные натуральные, мягкие, и стало нормально все. Не сглазить бы! А то я что-нибудь только скажу про улучшение, и у меня опять начинается…
«После поездки я чувствовал только усталость»
Недавно я поехал в гости. Поездки я не люблю. Только по делу: в больницу, стоматология, обследования. Да и на машине ехать тоже технически тяжело. Зависит от самочувствия. Туда мы уезжали – я сознание даже потерял в машине. Секунды на две всего, пришел в себя почти сразу. Вестибулярка… И потом полдороги ехал и маялся. Было непонятно: то подкатывает, то отпускает, боялся снова сознание потерять. А обратно ехал – вообще все отлично, хотя я был уже очень уставший, думал только бы назад доехать и лечь в кровать.
В Пенино все под меня отлажено: матрас, сторона, с которой я встаю с кровати, а если это поменять – все, первые дни точно будет раздражение и ярость. Тело привыкает к конкретным условиям, конечно. Я после этой поездки чувствовал только сильную усталость. До этого на майские праздники к сыну ездил, в деревню. Я поехал туда только ради него. С сыном было очень приятно увидеться, два года с ним не встречался.
«Радость мне приносит сын»
Сейчас, пожалуй, радость мне приносит мой сын. Мы с ним постоянно на связи: созваниваемся и по видео, и просто по телефону. Ему уже девять, растет парень. Когда он слушается, когда пробует что-то делать сам, и получается у него – для меня это большая радость.
А еще здорово, что у нас тут коллектив на реабилитации. Это лучше, чем заниматься индивидуально, когда ты один. Это большая поддержка. Смотришь на тренировки, присматриваешься, что и как делать, ты еще и эмоционально на подъеме, когда получается у ребят или у тебя, либо когда что-то не получается, ты обсуждаешь, ищешь решения вместе… А если ты один, это сразу минус мотивация, не за кем понаблюдать, не к кому примериться. У нас тут уже сработавшаяся команда.