50 историй со счастливым концом или до Нового года осталось… 44 дня

История давнишняя, случившаяся не вчера.

Женщина, работающая нянечкой в доме престарелых, позвонила и рассказала, что у них лежит мужчина 40 лет. Мужчина парализованный, после инсульта, мама и папа старенькие, деревенские. Жены нет, детей нет, лежит сгнивает, можно ли как-то проконсультироваться где благотворителей находят, может ему кто массаж оплатит. Слово за слово и стало понятно, что у них в отделении лежит совершенно сохранный, достаточно молодой человек, после инсульта.

Дом престарелых был под Москвой, ехать было не далеко и удобно, сто раз были в этом городочке. Договорились с женщиной, что она вечером, когда придёт мама этого мужчины, а зовут его Иваном, уточнит можно ли нам приехать. Мама Ивана очень даже обрадовалась.

На следующий день я поехала, коллегам было чем заняться кроме этого. В дом престарелых пустили без проблем, видно, что персонал там работает не за деньги, а скорее ради спасения души или от безысходности, такая — надраенная до блеска нищета, со всеми вытекающими. Нянечка, звонившая нам, встретила меня и проводила по коридору до палаты Ивана.

— Мать-то его прибежала уже. Сидит Вас ждет.

Я остановилась.

— А знаете, попросите маму выйти на пять минут, мне бы с ней переговорить сначала.

Маленькая, совсем высохшая женщина, которой можно было дать и семьдесят, и восемьдесят и больше, деревенская, лицо доброе, порезанное морщинами. Руки худые, с огромными венами, теребили кофту.

— Здравствуйте, мне бы с Вами минут пять, у меня есть несколько вопросов.

— Ага, конечно. – Она побежала глазами, чтобы определиться, куда отойти из-под облупившейся до самой древесины двери палаты. Сели на красную больничную банкетку.

— Вы это, не смотрите что мы Ваню-то сюда пристроили. Мы его не бросаем.  Я узнала от неё что Ивана именно пристроили в дом престарелых, потому что мать с отцом живут в старом деревянном доме. Где нет ни воды, ни удобств.  Пока сын был на ногах, родители по-стариковски упрямились – нечего дом курочить, нам и так хорошо, мы, и так доживем. И вот дожили, теперь двухметрового, парализованного как бревно Ивана в дом и не занести и не вынести. Инсульт тряхнул осенью, лупили дожди и даже дверной проем разобрать, чтобы занести носилки, было страшно. А и занесли бы, ну как там справляться: ни помыть, ни повернуть толком.

— Каждый год я деду говорила: Ванька с внучком в гости летом приедет, надо бы воду в дом провести, а там и Колька, младший, подсобит. Дураки мы старые, все привыкли экономить, всё привыкли по-своему, по-деревенски. Вот вроде и дом есть, а сын на государственной койке… — Так я узнала, что у Ивана есть сын и брат. Но задавать вопросов не стала, просто слушала о том, как случился инсульт, как жена постепенно все реже приходила, как ни уговаривали, не приводила сына, все говорила: зачем Женечке папу таким видеть. А услышав, что он не встанет, и вовсе перестала приходить. Как мать не плакала, как не умоляла, не приходила и все. — А вот ведь как я говорила им, столько лет вместе живете, а не расписаны, а Ванька мне все – мама, не в штампе счастье. В штампе счастья нет, а без штампа совсем вроде мусор, раз упал, выкинула и пошла. И этот дурак гордый, сдыхает тут в гордом одиночестве. – Заплакала.

Вышло больше пяти минут, женщина то всхлипывала, то утирала слёзы платком, и все рассказывала. Состояние у Ивана было тяжелое, говорить он начал месяца четыре назад, сейчас уже совсем хорошо, вот руки стал поднимать, есть стал, но не заставишь, не хочу и всё, пьёт – весь обольется, а больше ничего. Вот хорошо у нас городочек-то маленький, все друг друга знают, кто мог поразъехаться, разъехались, а кто остался, как-то крутятся. Я вот пошла, к главврачихе в ноги упала, тут и тепло и хоть какой уход и все же врачи. А дома что: то давление, то запор, то ещё чего, а он молчит, никогда не скажет, лежит и молчит, а тут нянечки все по расписанию, платим, конечно… — замолчала, видимо думает, что еще сказать в оправдание тому, что сын не дома. Да мне одного ее роста хватило — меньше мера пятидесяти, ну какого она мужика сможет повернуть, отец вынужден работать, не хватает денег, да и «дед-то на 10 лет старше меня», уж разваливается весь…

— Ладно, в общих чертах понятно, но всего же не расскажешь. Давайте Вы посидите или там чайку попейте с бабами. Мне бы с ним так просто поговорить, а то он при Вас может не захотеть разговаривать.

— Ой, он при мне будет только кричать – уходите, уходите.

Палата жуткая, с облупившейся штукатуркой, старообрядческими кроватями, одна с панцирной сеткой, провисшей до пола. А вот кровать Ивана не провисала, видимо под сеткой щит деревянный. Он не выглядел именно плохо, высоченный, ноги не умещались в кровать, обвисшие с начавшейся деформацией, они торчали в проход. Накрытый одной простыней, потому что была невыносимая жарища и духотища – топили насмерть, он смотрел в потолок. Лицо худое, провалившиеся глаза, мертвенно-бледный, но красивый. Очень красивый, такой викинг, Дольф Лундгрен, только в состоянии полного истощения.

Поздоровалась. Не отвечает.

— Ну смотрите, как хотите. Я массажист, неплохой, как говорят. Буду приезжать к Вам каждый день, по утрам, после двенадцати мне надо быть в Москве. Живу я не так далеко, ездить мне удобно. Мы с Вами будем делать массаж, разминки, всякую рефлексотерапию, читать книги, разводить сплетни. К весне постепенно начнем гулять, а там поглядим. Говорят, к вам сюда приезжает невролог, вот с ним посоветуемся, если он ничего.

Он не реагировал, смотрел в потолок. Что бы я ни говорила, он смотрел в потолок. В конце концов рассказав все, что только можно приплести, я подытожила:

— Ну, давайте мы с Вами посмотрим, что у нас с ногами и руками, что с кожей.

— Вон. – Заговорил.

— Где? – Я конечно поняла, что ни где, а куда…

— Пошла вон. – Тихо, но жестко и угрожающе.

— Немного позже, мне надо…

— Пошла вон.

— … посмотреть, что с ногами что с руками.

— Пошла вон.

Механический человек. Но всегда можно проковырять дырку, в любой броне. Были очевидны и депрессия, и нежелание жить, и полная тоска, но там была и боль, она была едва слышна, но она была, а болит только живое.

Я изобразила полное равнодушие, начала ногтями водить по стопам, по пальцам ног, смотреть, как реагирует. В плечах руки работали шикарно, но в локтях не сгибались, запястья тоже практически не двигались, пальцы выпрямленные, жесткие.

Вывернулась, поймала за руку, водила ногтями, смотрела, как реагирует кожа, как реагирует сам Иван. Он не реагировал.

Я молча делала свое дело, а он молча свое – смотрел в потолок.

— Ну что, мне все нравится, в понедельник я привезу все свои корочки, все же госучреждение, хотя, мне кажется, тут всем все по фигу, но все же для порядка. Привезу весь свой скарб и начнем. До понедельника. – И я, помахав, вышла в коридор.

В коридоре сидела мама. Мы с ней долго, долго говорили, уже было о чем. Потом вместе пошли к главврачихе. Та оказалась дамой в годах, очень сговорчивой, сердобольной, но реально не имеющей особых возможностей – дом престарелых.

Проблем с тем, чтобы я приезжала к Ивану, она не видела. Да и что я там такого наделаю…

В понедельник я приехала с кучей всякого барахла, кружками, ложками, кремами, мазями, массажерами, мячиками. Еле дотащила все – на тот момент всё только начиналось, помогать было некому.

В палате у Ивана я быстро окопалась, расставила все свои прибамбасы и все, что привезла, в том числе и букет цветов. Ну как букет. Букетик. Но живой.

— Сегодня делаем массаж, хочу понять, что и как.

— Нет.

— Да.

— Пошла вон отсюда. Кто тебя звал, кому ты тут нужна. Дура совсем что ли. – Он так кричал, что я отшатнулась и осела на соседнюю койку. Прибежала нянечка.

— Ойгосподипомилуй что случилось? – Она перепугалась.

— Кто её пустил сюда? Я её не звал, оставьте меня в покое. Оставьте меня все в покое, – Кричал и кричал. Нянечка застыла как вкопанная, я тоже примерзла к этой уродской кровати.

Накричался и затих, глядя в потолок. Я опомнилась и начала тихонько махать няньке, чтобы та вышла. Она тоже зашевелилась и задом выползла за дверь.

— Ну что делать, надо вставать. – Попробовала я подать голос, выжав улыбку.

Так продолжалось больше недели, я приезжала, он орал на меня, пытался отвести в сторону прямую, как палка, руку, но она падала.

Тогда у нас не было такой команды и не было никакой поддержки, всё, что делалось, делалось за собственные деньги. Невролог появился дней через пять-шесть, рассказал, какие лекарства хорошо бы пропить, что бы добавить к тому что выдумала я. Сожалел, что Иван в такой депрессии, что не хочет бороться, что хорошо бы его сын проведал. Невролог оказался очень хороший человек, не плохой специалист, но загнанный дальше некуда. Наша война с Иваном никак не заканчивалась, он всё еще пытался размахнуться, рука еще падала, но он уже не орал, просто всё время говорил: уходи, уходи, уходи. А я, всё ещё напичканная свежими знаниями и взглядами, ждала пока сложится контакт. Слияние в одной голове массажиста и психолога происходило как-то медленно. Он не шел на контакт, а я никак не могла его раскачать.

К концу второй недели мне уже все казалось бессмысленной тратой сил и времени. Надо мной уже посмеивались все смены персонала, да и я сама уже думала, что я какая-то тупая дурочка. Может и не надо ждать, надо просто взять и начать работать, без его согласия. Я и начала. Психанула, взяла крем и начала разминать руку. Он её отдернул и заговорил:

— Ты не понимаешь. Я тут уже четыре месяца, я даже вспомнить не могу, сколько в больнице пролежал. Меня тараканы жрут по ночам, понимаешь? – Он смотрел на меня с таким вызовом.

— В смысле?

— Меня едят тараканы, а я смотрю, как они меня едят. Это больно. Понимаешь? Они приходят их много, и они меня едят, как падаль. – Он пытался потянуть простынь вверх, но не смог, тогда я сама отогнула простыню. До сих пор я не заглядывала под простыню. Простыня закрывала его от подмышек до щиколоток, и я не заглядывала под нее, всё ждала контакта… Пролежни.

Ночами, когда выключался свет, тараканы заползали под простыню и грызли все, до чего могли добраться.

— Надо дихлофос привезти, — Ну ничего тупее не могла сказать.

— Лучше дуст…

И мы с ним начали ржать.

После этого процесс пошёл.

Постепенно втянулся персонал. Медсестры стали заглядывать просто так, поболтать. Сначала поздороваться со мной, потом поболтать с Иваном. Дело пошло, заглядывали и, не слушая его жалобы, поворачивали на бок, а живот, на спину. Стали вертеть, пошел массаж – порозовел. Взбодрилась мама, стала приносить не только вечный куриный бульон, но лучок зеленый, в банках на окне растила лучок, чесночок, обрывала и приносила. В палате появились мандарины, яблоки, конфеты. Мама уже не суетилась вокруг причитая:

— Ванечка то, Ванечка сё. – Теперь она, маленькая, хрупкая, гоняла его как цербер. – Не ной, ешь, давай. Хочешь не хочешь – ешь! И ложка за ложкой впихивала в него и больничную кашу, и домашний супец.

Спустя четыре месяца он сел. Потом его было не остановить, он очень хотел встать, встать. Постепенно начали выносить на улицу, вернее выкатывать. Конец марта, укутывали как младенца и на каталке выкатывали на улицу дышать свежим воздухом.

Иван постепенно окреп, смог опираться на руки. Пролежни, конечно, выматывали всю душу, родители еле-еле сводили концы с концами, его пенсия уходила на лекарства, у нас не было никаких благотворителей, только друзья, но процесс затянулся на 9 месяцев, на целых 9 месяцев. Конечно, мы старались, чтобы я могла ездить пять дней в неделю, чтобы не было перебоев, но не все выходило гладко. То у меня обстоятельства, то лекарства не вовремя, но в целом мы двигались вперед.

На пол пути в наше шапито влился брат Ивана. Он жил в другом городе. Младший брат, он трудно воспринял то, что случилось с Иваном. Так бывает: ушел с головой в работу, немного переводил денег родителям, но не участвовал в жизни брата по-настоящему. То ли сам не мог, а то ли с Иваном разругался, ведь Иван гнал всех.

В общем, обстоятельства сложились так, что через девять месяцев, когда Иван уже сам гонял на коляске по этажу, когда он уже мог стоять полностью, опираясь на ноги, мне пришлось его оставить. Увы.

Но мама и брат уже гоняли его вовсю. Он уже угрожал родителям, что, как только встанет, дома сделает капитальный ремонт. Но мы не увидели его первых шагов после инсульта. Мы были уверены, что Иван пойдет.

В этот городишко спустя пару лет меня стало заносить довольно часто, но в доме престарелых Ивана уже не было, домашний адрес я как-то не спросила, идти расспрашивать персонал было, как мне казалось, неудобно.

И вот однажды еду я в Москву на местном автобусе. Ехать недолго. Все сидячие места заняты. Стою и чувствую, что кто-то меня сверлит взглядом. Осмотрелась, не поняла. Мужик какой-то здоровенный улыбается во весь рот.

Отвернулась, подумала чудак какой-то. А чудак подошел и говорит:

— Совсем не узнаешь?

— Нет, не узнаю. – Ну вообще ни одной мысли.

— Ну ты даешь! Думай!!! – И ржет.

— Не могу сообразить.

— Вот, ты даешь. Девять месяцев мне руки ноги ломала, едой пытала, всех против меня настроила!!! – И хохочет.

— Пытала?! – Я зависла, кроме того что он вылитый Дольф Лундгрен… — Иван!!?

Совершенно неузнаваемый, высоченный, крепкий, красивый мужчина. В нем уже не углядеть было того сломанного инвалида, которого ели тараканы.

Мы ним всю дорогу до слёз…

Он встал через две недели. Постепенно жизнь наладилась. Не сразу, но наладилась. Очень долго не слушались пальцы рук, до сих пор не чувствует два пальца на левой руке, до сих пор левая страна слушается хуже, до сих пор бывают головные боли, остались шрамы от пролежней.

— Но за то ты меня отбила у тараканов!

— Это точно!

Постепенно Иван узнал, что жена сказала сыну — папа умер.  Она считала, что Иван не встанет. Увы, прогнозы были плохие. Хорошо, что родители, старенькие и плохо образованные, не до конца понимали, что шансов у Ивана не было. Хорошо, что к тому моменту, когда мы узнали об Иване, они уже растеряли половину выписок, а то бы и мы думали, что шансов нет.

Иван присылает нам открытки, теперь в соцсетях. Сын-таки удрал к отцу, он живет теперь с отцом. И, между прочим, у Ивана теперь растет внук, учится ходить. Внук учится ходить!

Помогите, это легко...

Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж. В 2023 году «Метелица» безвозмездно провела 2840 часов консультаций для нуждающихся в психологической и иной помощи. Мы работаем благодаря Вашим добровольным пожертвованиям. Спасибо!

Поделиться: