Пью кофе, на фоне — музыка, в ногах — плед. Работаю. Офисный работник посмотрит, позавидует и скажет — ну чем не мечта? Не поспоришь — условия действительно комфортные. Но привела к ним не прихоть, а вынужденность. Мне 30 лет, 10 из них я работаю удаленно или на частичной удаленке. До сих пор знакомые немножко да считают, что моя работа не до конца настоящая работа, ведь я работаю из дома. 

В 23 года я подняла на знамя свое психическое расстройство и объявила войну невежеству. Сделала так, чтобы люди на работе знали о моем паническом расстройстве и (теперь уже) биполярке, и не дала им шанса усомниться в моем профессионализме. Если я заболеваю, я честно говорю — у меня обострение. Я буду отсутствовать столько-то дней. Вам кажется, что это чем-то отличается от обострения гастрита или от гриппа? Нам, начальник и уважаемые коллеги, с вами не по пути — я за ваши стереотипы не ответственна, забирайте ответственность обратно. Если я слышу снисхождение или вопросы типа “у тебя депра, ты почему упустила вот этот момент в тексте?”, я говорю — нет, я просто совершила ошибку, неважно, депра у меня или нет, я исправлю ее. Я готова нести ответственность в соответствии с рабочим протоколом. Мне не нужно особое отношение ни в каком виде: моя болезнь это болезнь, мои ошибки это мои ошибки. Если я могу пообщаться о своих состояниях с коллегами, это приятный бонус, это про принимающую атмосферу. Но мне достаточно того, что из моих диагнозов не делают особое событие. 

Почему же тогда я говорю о том, что они вообще у меня есть? Прежде всего, потому что от реакции зависит мое решение, продолжать ли мне работу в этом месте. У меня сейчас, за годы опыта, есть такая привилегия — выбирать. А еще есть привилегия работать удаленно, потому что я пишу тексты и работаю в продвижении — присутствие в офисе тут объективно нужно не всегда. 

Вот только у большинства людей с психическими особенностями, особенно из регионов, такой привилегии нет. Я из Москвы, у меня есть своя квартира, мне худо-бедно будет, что есть. Мне очень повезло. Кому не повезло — так это тем, кто с паникой или дереализацией пашет на заводе, убивается в ноль и не получает ни лечения, ни даже возможности сказать кому-то под шумок, что их беспокоит. 

Когда мир пережил локдаун, многие поняли, насколько тяжело собирать себя в кучу дома и мечтали о том, чтобы как можно скорее выйти обратно в офис. Дома — дети, дома — мужья и жены 24/7. Лучшее время в истории нового времени для адвокатов по бракоразводным процессам! Отношение к удаленке, как в божьей благодати, сильно изменилось. Люди осознали, что для разграничения быта и работы нужно сноровка. Ну, у меня эта сноровка уже в крови, хоть отбавляй. Но что к ней привело? 

Я болею тревожными расстройствами с детства. Генетика и не самая благополучная обстановка дома. Хотя в девяностых мало кто мог похвастаться благополучной, люди со страху срывались на близких, так что винить некого. Еще маленькая я столкнулась с удушающими паническими атаками на пустом месте. Про псих. расстройства мне никто не говорил — меня водили в церковь, церковь мало помогала. К 19 годам появилась устойчивая необходимость в работе. Я заканчивала обучение в университете, у меня было море амбиций, я хотела стать самым знаменитым и классным социальным журналистом. Но когда я устроила на свою первую работу в офис, я начала испытывать ад на рабочем месте. Паническая атака, одна за другой.

С чем я столкнулась в первую очередь? Я не могла рассказать коллегам, что со мной. Потому что они бы назвали меня сумасшедшей, если не в лицо, то за спиной точно. Тогда мало кто все это понимал — сейчас гораздо больше, но системная проблема все равно осталась. А если говорить о начальнике… зачем ему сотрудник, которого трусит на работе? Кому нужен “псих”? Я смотрела на себя чужими глазами, глазами человека, который видит меня исходя из стереотипов. Психов не принимают, психов боятся, но самое главное — как мне казалось — психов считают некомпетентными и опасными. Раз тебя трусит на работе, кто будет разбираться, что только ты от этого страдаешь? А вдруг ты возьмешь и разгромишь офис? Ведь в фильмах и в книгах психи — это именно такие люди. Массовая культура не воспитала никакой эмпатии к людям с психическими особенностями — она создала из наших фигур удобный художественный прием, пугалку. Кто маньяк в фильме? Псих. Кто плохой человек в фильме? Псих. Больной. Сумасшедший. Эти слова постоянно крутились в моей голове, когда мне становилось плохо от паники на работе. 

Но знаете, в чем загвоздка? В том, что панику снова и снова вызывало именно это вероятное непринятие со стороны. Почему вероятное? Потому что я не пробовала рассказывать о том, что со мной происходит на работе. Я стискивала зубы и делала тексты, старалась поддерживать неформальные разговоры за обедом. Думая только об одном — как же я хочу ПРОСТО рассказать, что со мной происходит, просто чтобы меня поняли. Это сразу сняло бы напряжение!

Но чем это мне грозило? 

Сотрудники стали бы странно на меня смотреть. Начальник мог бы напрячься — раз она не контролирует свою панику, значит, может выкинуть что-то, зачем мне такой риск? А что, если она сляжет? Надо придумать рабочее несоответствие и предложить “по-дружески распрощаться”. 

И вот ты валандаешься, смотришь на собранных сотрудников и думаешь — почему я не могу быть нормальным? Таким же нормальным? 

Как я мечтала в 18-19-20 лет просто ходить в офис, просто болтать ни о чем с нормальными сотрудниками. Быть нормальным.

Тот факт, что я не могла поделиться ни с кем происходящим, усиливал напряжение внутри меня. На кухне коллеги обсуждали свои нормальные человеческие болячки — простуду, кто-то вышел с больничного, удаляли аппендицит. А я молчала. 

Когда в 20 лет я начала принимать антидепрессанты, лечиться, я вдруг поняла, что на следующей работе все будет иначе. У меня появились силы делать свою жизнь такой, какой я хочу ее видеть. Для этого мне было нужно перестать молчать. И вот я пошла на собедедование в пиар-агенство, на вакансию СММщицы. Начальник, мужчина средних лет, такой прям бизнесмен-бизнесмен, собеседовал меня час, и вдруг спросил — чем в своей жизни вы гордитесь больше всего? Я подумала и сказала — тем, что я сижу сейчас перед вами. У меня паническое расстройство и агорафобия. Я чуть не инвалидизировалась и панически боялась работать в офисе. По правде, вы — первое место, куда я пришла после лечения. И я проделала такой тяжелый путь, чтобы эта встреча вообще состоялась, что могу сказать, я горжусь этим больше всего в жизни. 

Он внимательно посмотрел мне в глаза. Долго так смотрел. А потом сказал — вы приняты. 

Благодаря этой валидации, этому простому принятию, я два года проработала в офисе. Мне не было трудно, мне было классно! Мне не делали поблажек, но два раза в год я точно могла уйти на больничный без необходимости предоставлять больничный лист. Начальник отлично понимал, что я не буду лечиться в госклинике, поэтому его просто не может быть.

Ну а дальше я решила для себя, что мне комфортен удаленный формат работы, и это уже было связано с моим решением, а не вынужденностью. С тех пор так и работаю.

Мы тогда общались с начальником, а позже — когда я создала группу поддержки для людей с псих. расстройствами — и с теми, кто сталкивался с дискриминацией на работе. И вот к чему я пришла. 

Почему начальники не хотят брать на работу людей с психическими особенностями? 

1. Они боятся. Чего боятся? Того же, чего и все остальные: что сотрудник будет непредсказуем, что он, прости господи, устроит разгром в офисе — кстати, такого страха к неходячему например человеку нет. Что будет исчезать с работы. Короче, будет непредсказуем

Это неоправданные стереотипы вот по каким причинам. Непредсказуемо себя может вести только человек в остром обострении какого-то средней тяжести или тяжелого заболевания, типа пограничного расстройства личности или вовсе шизофрении. Кстати, шизофрения тоже при должном лечении купируется. Чтобы человек вдруг впал в психоз на работе, надо методично отказывать ему в больничном и заставлять работать на износ. Что будет, если тоже самое делать с человеком с гриппом? Он уедет с рабочего места на скорой. С психическими обострениями тоже самое.

2. Что умственные способности человека с расстройством ниже, чем у здорового

Если мы говорим о человеке с умственной отсталостью или синдромом Дауна — бывают и такие случаи, да. Однако там умственные способности оцениваются совсем иначе и при должном обучении человек может быть эффективным сотрудником в своей области: например, может отлично расписывать вещи, работать руками, и многое другое. 

Касаемо других расстройств — давайте обратимся к статистике. 

В России около 3,9 млн человек имеют болезни психики. Об этом в 2022 году сообщила гендиректор НМИЦ психиатрии и наркологии имени Сербского, Светлана Шпорт. Однако, по мнению психиатров, некоторые психические расстройства российские врачи оценивают не так серьезно, как принято в других странах. Например, большая часть случаев выявления депрессии у пациентов не попадает в медицинскую отчетность. Поэтому статистика часто учитывает лишь людей, которые наблюдаются у психиатра на постоянной основе.

А теперь нехитрая математика. Делим количество проживающих на территории РФ на 4 миллиона (округляем), получаем цифру 35.

Каждый тридцать пятый россиянин страдает психическим расстройством. Но — погодите: в статистику не попадают депрессии, тревожные расстройства, часто панические. А еще не попадают те, кто никак не лечится. Это значит, что статистика может быть в разы выше!

Выходит, когда вы сидите в кинотеатре, с вами точно находится как минимум несколько людей с психическими расстройствами. Кстати: а вы точно уверены, что здоровы сами? 

Вот почему страхи работодателей касаемо сотрудников с психическими расстройствами нерелевантны. Если руководитель компании руководствуется стереотипизированными страхами, он может вредить сам себе: выбирая “здорового” сотрудника (или того, кто просто молчит о своих расстройствах), он не только сужает параметры поиска. Но и не дает себе никакого гаранта удобства. Этот сотрудник может уходить на больничные гораздо чаще. 

Вывод: 

Давайте включим голову и посмотрим правде в глаза. Далеко ли мы уедем, если не вытащим голову из песка и не прекратим бояться того, что навязала нам дремучая истории прошлых веков и современная массовая культура, которой нужна демонизация психических расстройств для ярких поворотов сюжетов? 

Что может сделать работодатель, чтобы создать инклюзивную среду как для людей с психическими расстройствами, так и для людей с инвалидностью самого разного вида? Ответы гораздо проще, чем может показаться на первый взгляд.

1. Обозначаем свою компанию, как компанию, которая не приемлет предвзятого отношения к сотрудникам по признакам пола, национальной принадлежности, особенностей здоровья, религиозным предпочтениям. С законодательной точки зрения все придумано еще в далеком 95-ом году. Федеральный закон «О социальной защите инвалидов в Российской Федерации» от 24.11.1995 N 181-ФЗ (последняя редакция)
   

Читаем статью 3.1 о недопустимости дискриминации по признаку инвалидности.

“В Российской Федерации не допускается дискриминация по признаку инвалидности. Для целей настоящего Федерального закона под дискриминацией по признаку инвалидности понимается любое различие, исключение или ограничение по причине инвалидности, целью либо результатом которых является умаление или отрицание признания, реализации или осуществления наравне с другими всех гарантированных в Российской Федерации прав и свобод человека и гражданина в политической, экономической, социальной, культурной, гражданской или любой иной области”

Представляем, что тоже самое написано о человеке с психическими расстройствами. Принимаем во внимание. Чтим закон и выносим его в зону этических принципов компании.

2. Одного упоминания, дисклеймера в описании вакансии, достаточно, чтобы вашу компанию не обходили стороной компетентные сотрудники с психическими особенностями (и инвалидностью разного вида). Сейчас таких компаний настолько мало, что репутационные преимущества для вас будут колоссальными. Компания отрицает дискриминацию! В идеальном мире это норма. В нашем мире — репутационное преимущество.
   
3. При собеседовании, упоминаем о том, что в компании — инклюзивный подход. НЕ ЗАДАЕМ вопросов о наличии психических расстройств: никто не обязан предоставлять вам эту информацию. Ни по закону, ни этически. Однако, этим упоминанием вы снимаете психологическое напряжение сотрудника и создаете благоприятную атмосферу для развития.
   
4. Отвечаем за свои слова. Нанимаем в штат медиатора: сотрудника с психологическим образованием, либо же с образованием медиатора, либо же — специалиста в социологической сфере, который умеет профессионально регулировать конфликты. Психолога в штате держать никто не обязан. А вот медиатор помогает в урегулировании внутренних конфликтов в коллективе — это особенно выгодно срабатывает в крупной компании, чей штат сотрудников превышает 100 человек.
   
   Если коллектив позволяет себе оскорбительную риторику в адрес человека с психоособенностями — такой сотрудник может обратиться к медиатору. Медиатор устраивает беседу для конфликтующих сторон или для всего коллектива, в которой разъясняет, почему такое поведение недопустимо.
   
   При повторе оскорбительной риторике на почве дискриминации, оскорбляющего сотрудника вызывают к начальству и ставят вопрос об увольнении.
   
   Это не охота на ведьм. Это гарант того, что сотрудники не будут подвергаться травле со стороны коллег. Ничто не разрушает так рабочие отношения, как нездоровая атмосфера в компании. Один конфликт может демотивировать десятки. Оно вам просто не надо.
   
5. Предъявляйте к сотруднику с психическими расстройствами (если он рассказал вам о них) те же требования, что и к “здоровому” сотруднику. Существует “обратная” дискриминация: это снисходительное отношение к человеку из-за его диагноза.
   
6. Однако есть нюансы. В случае, если у вас установлен плохой пандус, человек на инвалидной коляске может опоздать на работу. В случае, если сотрудник с биполярным расстройством или СДВГ (речь только о некоторых! это не панацея!) не отдохнет во время обеденного перерыва, он может быть более вялым.
   
   Эти вопросы решаются элементарно. Ставим пандус, просим охранника при необходимости помочь человеку на инвалидной коляске. Создаем в офисе “тихую комнату” — комнату со звукоизоляцией, где каждый сотрудник может отдохнуть от шума. В этой комнате нельзя разговаривать: там можно только тихо сидеть. Такие комнаты сенсорной разгрузки находятся во всех крупных компаниях, в гугле, яндексе, по всему миру. Кстати, там также стоят “капсулы сна” — такие полузакрытые капсулы, где можно прилечь. Но в таких крупных компаниях люди буквально ночуют на работе, а также среди сотрудников много людей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности — за рубежом этот диагноз распространен среди взрослых и часто люди с ним работают с айти или творческих профессиях. Людям с СДВГ критически важна сенсорная разгрузка.
   
   Вы такого делать не обязаны, но тихая комната обязательно должна быть — для всех. Место покоя на час повысит работоспособность всей команды.
   
7. Самый сложный вопрос — вопрос больничных листов. Человек с психическим расстройством не всегда лечится в госучреждениях из-за того, что адекватных госклиник не так много, там не всегда есть места, а еще — стигма так сильна, что люди боятся. 

Вопрос с больничными листами должен решаться между руководителем и сотрудником индивидуально. Здесь руководитель волен выбирать, как поступить. Дать отгул за свой счет, либо отправить на больничный. Уверена, что каждый руководитель в состоянии обнаружить злоупотребление больничными сам и сделать из этого выводы. Если любой сотрудник не вылезает из больничных, то руководитель имеет право решать, что с ним делать, исходя из законов РФ и своего личного видения.