Наша коллега Елена Далина в рамках рубрики #ПсихоМетелица поговорила с сегодняшней героиней о том, в каком возрасте у нее обнаружили ОКР, с чем ей пришлось столкнуться и как она живет с ОКР сейчас.
1) Сейчас в доступе много информации о психических расстройствах: много консультирующих психотерапевтов, группы в интернете. Когда ОКР манифестировало у меня, под рукой была только советская энциклопедия и страх консультации у любого живого психотерапевта, а тем более психиатра. А как и когда ОКР проявилось у вас?
Первые симптомы проявились у меня очень рано. Еще в раннем детстве (5-6 лет) я очень боялась нечетных чисел и старалась любые повторяющиеся действия делать четное количество раз. Тогда мне часто снились кошмары, в основном, о болезни или смерти близких, и я была уверена, что такими ритуалами я смогу избежать того, чтобы они стали реальностью. Да и в целом у меня всегда было развито магическое мышление, но, пока я была ребенком, это списывалось на обычную детскую веру в сказки и детские страхи и не казалось странным ни мне, ни окружающим.
В 12-13 лет (ребенок в этом возрасте начинает меняться, становится подростком) я впервые заметила, что другие дети перестали верить в свои страхи, смогли посмеяться над ними как над детской глупостью; но для меня они оставались так же реальны. Меня это испугало. Я решила, что я какая-то ненормальная, но боялась кому-либо об этом говорить. Я замкнулась в себе и много времени посвящала ритуалам. При этом я не понимала, что это именно ОКР — я не знала понятия “навязчивые мысли” и ассоциировала то, что со мной происходит, с выражением “голоса в голове”. Одно время я очень боялась, что у меня шизофрения (хотя я никогда не видела галлюцинаций и не слышала такие “голоса”), поэтому психиатрам об этом не рассказывала.
2) Что вы чувствовали, когда проявились симптомы болезни и когда вы узнали о своем диагнозе? Какие самые сильные были чувства, мысли?
О своем диагнозе я начала догадываться только полтора года назад, случайно прочитав в интернете, что ОКР — это не обязательно про чистоту, и главным симптом — это наличие навязчивых мыслей, а не конкретные способы справиться с ними. Несколько месяцев я металась между тем, что я все придумываю и тем, что мне стоит попробовать лечение. Летом 2022 года подруга все же убедила меня сходить к психиатру, и тогда мне, наконец, поставили ОКР.
До этого меня неоднократно водили к психиатрам родители. В 13 лет я просто сидела и молчала — тогда мне ставили тревожное расстройство. В 18, не зная правильных слов для описания этого, я попыталась рассказать о “голосах в голове, которые заставляют меня делать разные вещи”. В ответ меня накормили антипсихотиками, которые мне не помогли, и следующие два года прошли в постоянных ритуалах и страхе окончательно сойти с ума.
Самой сильной эмоцией, однозначно, был страх. Но больше всего меня пугало именно то, что я не понимаю, что со мной происходит. Когда я узнала свой диагноз, я почувствовала облегчение — это означало, что я не одна, и такое бывает. От этого не умирают.
3) Вы говорили с семьей или близкими о болезни? Если да — как они отреагировали и как вы восприняли их реакцию?
Я предпочитала не ввязывать их в мои проблемы. Близкие друзья знали, семья — нет. Но рассказать все равно пришлось — когда меня забрали в психбольницу.
4) У вас были проблемы с принятием мысли, что у вас — именно ОКР?
Нет, не было. Для меня это, наоборот, стало ответом на вопросы, которые меня мучили.
5) Какие были у вас основные обсессии и компульсии и насколько эти проявления мешали вашей обычной жизни? Их замечали окружающие, пытались ли вы скрывать свои компульсии?
- Подсчет действий и предметов до четного числа
Это компульсия без обсессии, привычка, которая тянется с детства. Сейчас я уже не могу сказать, что верю, что из-за ее неисполнения кто-то умрет. Но если в магазине я возьму горсть конфет и пойму, что их семь, я и у кассы развернусь и пойду за восьмой. Мне кажется, что меня это как-то концентрирует — знать, сколько конкретно шагов по лестнице я прошла, сколько сделала затяжек сигареты, сколько раз прошла по коридору туда-обратно в ожидании чего-то важного.
- Контроль того, что контролировать в реальности невозможно
Я больше всего боюсь неизвестности и того, что от меня не зависит. А в мире ритуалов от меня зависит все.
Я не уверена в завтрашнем дне, я не знаю, что меня ждет, когда я выйду на улицу, мне недоступны мысли и действия других людей. Поэтому все, что я перечислю дальше, делается для того, чтобы “подготовиться” к грядущему; или — чтобы исправить настоящее. Взять контроль в свои руки, пусть и только в своей голове.
Каждое событие, пусть настолько мелкое, как встреча с кем-то или устный ответ на занятии, должно быть заранее прокручено в голове до мельчайших деталей, со всеми возможными сценариями. Меня почти невозможно вытащить куда-то мгновенно или даже в тот же день — ведь мне надо готовиться, настраиваться, иначе все пройдет плохо, иначе я там буду “не такая”, иначе произойдет что-то бесконечно плохое. Если жизнь не идет по сценарию, то, по моему мнению, происходят страшные события.
Помимо этих мыслей я, конечно, должна собраться и в буквальном смысле. Мое идеальное утро проходит всегда определенным образом. Я чувствую себя безопасно, если перед выходом я разложила вещи “как надо”, если я долго приводила себя в порядок, если в наушниках играла определенная музыка, если я шла определенной дорогой. Если этого нет, я чувствую себя уязвимо — как будто я часть этого несобранного мира; как будто моя душа такая же хаотичная или грязная, как предметы вокруг.
Такой подход проявляется в принципе в любом деле, которое мне дается. Задания по учебе я всегда сдаю на месяц позже дедлайна, но знаю об этом задании все. Это не значит, что я сделала его идеально — но все, что в нем написано, написано в результате бесконечно долгих проверок, чтения дополнительной и ненужной информации. Без этого, опять же, мне кажется, что я теряюсь в каком-то хаосе.
Самое страшное начинается, если происходит нечто негативное и совершенно от меня не зависящее. Если меня что-то тревожит, я иду вызывать рвоту и наносить себе повреждения. Мне кажется, что это ставит какую-то точку в состоянии, когда все летит к чертям. Как будто… если заранее сделать “очень плохо” себе, то настоящее “очень плохо” тебя уже не догонит. Совсем недавно это довело меня до “дурки” (увидела, что у близкого мне человека появился кто-то другой; даже не пытаясь поговорить с кем-либо из них, причинила себе вред в надежде, что это закончится).
6) Сколько времени от учебы или работы съедала у вас борьба с ОКР, хотелось ли все бросить? Удалось ли сохранить работоспособность?
Очень много времени было потрачено, очень часто хотелось все бросить. К концу четвертого курса у меня была устойчивая репутация студента, который “делает все хорошо, но, по непонятным причинам, очень поздно”. Было очень обидно, что мои однокурсники делают все гораздо быстрее и поэтому имеют хорошие оценки и больше времени на личную жизнь. Да, работоспособность удалось сохранить, но какой ценой… четыре года, из-за моего подхода, времени не было вообще ни на что.
7) Были ли у вас близкие или друзья, кто с пониманием отнесся к вашему состоянию, поддерживали ли?
Если честно, к этому сложно относиться с пониманием. Я же постоянно отменяю встречи, переживаю по непонятным причинам, медленно выполняю поручения. Одни мои отношения закончились именно по этой причине — потому что меня постоянно не было. Я не могла уделять достаточно времени человеку, и это стало для него невыносимо. Я ужасно жалею об этом и думаю, что здесь есть только моя вина. Если бы я начала лечение раньше, возможно, смогла бы этого не допустить.
8) Был ли момент, когда вы в ходе лечения почувствовали, что стало лучше, после какого момента в терапии?
Мне действительно помогла медикаментозная терапия — хотя сейчас мне также тяжело при стрессе, в обычные дни я могу преодолеть большую часть компульсивных действий.
9) Что бы вы сказали тем, у кого только начало проявляться это расстройство, как помочь самим себе, куда идти, что делать?
Диагноз это не клеймо, а ярлык, который нужен для того, чтобы найти подход к решению проблемы. С одной стороны, очень важно принять то, что такая проблема есть. Пока вы внутри не согласитесь с тем, что ваши реакции и поведение действительно симптомы болезни, вам не захочется ничего с ними делать. Поэтому принятие это очень важный первый шаг. С другой стороны, не нужно воспринимать себя как больного человека и зацикливаться на диагнозе. Я считаю, что каждый из нас способен на полноценную жизнь и большую часть ограничений мы ставим себе сами. Не позволяйте себе сдаваться.
И еще кое-что: не надейтесь, что психиатр, даже очень хороший психиатр, решит вашу проблему за вас. Этого не произойдет. И также не существует волшебной таблетки, которая вас вылечит. Большую часть работы вы будете делать сами. Все остальное — скорее “помощники” на вашем пути.