история нашей подопечной Иры, которая совершила самую распространенную у нейроотличных людей ошибку

Год назад мы писали о девушке Ирине с рекуррентной депрессией. Она была в таком состоянии, что нам пришлось забрать ее к нам в Пенино. Ее депрессия во многом была сформирована из-за длительного пребывания в деструктивной секте, такие вещи не проходят бесследно и могут вызвать суицидальное состояние, временный или непоправимый рспад личности. Ситуация была осложнена тем, что девушка давно страдала от депрессии, очень давно и никакого понимания со стороны семьи не было, напротив – постоянное протравливание и ультиматумы вроде “Что угодно, только не психушка, в нашей семье нет психов, ты все выдумываешь” Да и семья в другом городе. 

Мы проработали с Ириной 9 месяцев. За это время мы с Ирой вместе выявили кучу других проблем и последствия детских травм, тотальное одиночество и неприятие себя, десоциализацию, отсутствие простых социальных навыков, в том числе и в общении.

Ира приехала к нам в конце октября, к новому году она уже работала у нас. Да, она выполняла не так много работы, но тем не менее, она работала, занималась своим здоровьем, своим психическим состоянием. Мы привлекли очень хорошего психиатра, который подобрал для Иры очень хорошее лечение. 

К июлю Ира была вполне себе бодра и очень даже хорошо справлялась с собой, своими проблемами и работой. Она чувствовала себя настолько неплохо, что психотерапевт, которого мы к этому времени нашли для нее, даже начал с ней работать. А на психотерапию нужны силы, нужен ресурс, уж поверьте. Часто врачи не рекомендуют психотерапию, пока человек находится в остром состоянии.

В июле Ира поехала в отпуск, у нас была договоренность, что после отпуска она приедет на несколько дней в Пенино, пообщается с психологом, потом с психотерапевтом, потом с психиатром и мы вместе решим, куда двигаемся дальше, потому что нужно было еще 3-4 месяца работы в том числе и с дефектологом, что научиться строить жизнь и лечение дальше, уже самостоятельно. Но Ире было хорошо, а семья, обрадованная тем, что все, обошлось без “психушки”, начала давить на неё – как так, у мамы день рождения, а ты не приедешь… и минуя Пенино и всех специалистов с приставкой психо, поехала к родне. Она поехала, не готовая к возвращению в травмирующие абьюзивные отношения, и на тот момент не могла противопоставить им совершенно ничего. Она еще не могла себя защитить, но успех и то что ей же уже нормально, немного ее опьянили. А по возвращению от родни уже нужно было принимать решение и выходить на работу, или совмещать «Метелицу» и работу, или все-таки задержаться в «Метелице»

Ира решила выйти на работу. К сожалению, она приняла это решение, не поговорив ни с кем, но она взрослый человек, мы понимали, что она скорее всего переоценивает свой ресурс, свои силы, но в данной ситуации мы не имеем права влиять на ее решения. Мы приняли это решение, но сказали, что остаемся на связи и будем рады видеть ее у нас.

Ира приезжала раз в неделю, даже занималась с ребятами, но постепенно она стала приезжать реже. Мы спрашивали, все ли в порядке, как она себя чувствует, но Ира говорила, что все отлично. Хотя мы замечали изменения в депрессивную сторону, но тут этика, а этика не позволяет навязывать психологическую, психотерапевтическую и психиатрическую помощь.

Такая вот предыстория.

А теперь сама история.

В феврале состояние Иры начало заметно ухудшаться, под разными объективными предлогами она не приезжала. В конце февраля Ира написала психологу, что ей очень плохо, и она хочет приехать в Пенино. Конечно, мы сказали “да”. Два дня она молчала, такова ее особенность, она не может говорить в периоды ухудшений, как будто онемевает. К концу второго дня психолог все же смог поговорить с Ирой и оказалось, что Ире заменили схему лечения и вместо того препарата, на котором она так хорошо двигалась, на более тяжелый и… как бы это сказать, наверное, более грубый препарат, назовем его «21». Обсуждать назначения психиатра мы не имеем права, но конечно же мы понимали, что нужна срочная психиатрическая помощь. Лечащий психиатр Иры был не на связи – праздники начались. Нам пришлось обзвонить всех психиатров, с которыми так или иначе работаем или знакомы. И вот один замечательный доктор откликнулся. Он нас проконсультировал и подсказал, чем можно пока прикрыть проблему, но рекомендовал после праздников сразу поехать к лечащему врачу. Впереди было еще два выходных, и только через два дня мы смогли записаться к лечащему врачу, и то на начало марта.

Но Ира была “прикрыта” и более-менее спокойно дождалась приема лечащего врача. Однако врач не отменил и не заменил препарат «21». Две недели, по мнению доктора, слишком мало, чтобы препарат подействовал как надо. Тут не поспоришь, таков протокол лечения. Ира вернулась домой и вышла на работу. Она разок приезжала в «Метелицу», но на фоне трагических событий, произошедших у нас, Ира постеснялась нас нагружать и старательно делала вид что все хорошо. К концу марта состояние Иры ухудшилось настолько, что ее к нам привезла коллега по работе. Одно радовало: Ира смогла обратиться за помощью.

Люди в депрессии и тревоге не всегда могут взять и попросить о помощи. У нас она немного взбодрилась и два дня прошли неплохо, мы попробовали связаться с лечащим психиатром Иры, но опять не было связи, а запись только на апрель. И эта ситуация уже не просто напрягла, а заставила принять экстренное решение обратиться к другому специалисту. Мы записались на следующий день.

Вечером Ире стало совсем плохо – страх, сжигающее ощущение, дикая тревога и усталость. И знаете, тут я сделаю ремарку, никто из здоровых людей не может и близко понять, что это. Когда я говорю о сжигающих ощущениях, то замечу что человек при этом действительно чувствует, что он горит изнутри, тревога такой силы, что она парализует. Например, Ира просто не может говорить, потому что при попытке сказать хоть слово ее трясет и она не может не рыдать. И эти как бы “не рациональные” ощущения на самом деле очень даже по-настоящему чувствует мозг, чувствует тело. Это состояние выматывает так, что появляется желание покончить с этим, не с собой, но с тем, что с тобой твориться, однако вариант прекратить это в голову приходит как правило один – остановить эту жизнь и эти мучения. Психологу все же удалось немного разговорить Иру, и она через жуткое сотрясание рассказала, что она дурочка, что она тупая, что она сама виновата, ей на работе сократили нагрузку, зарплата упала вдвое, и ей не хватало на лекарства, но она нормально себя чувствовала и решила самостоятельно сократить препараты вдвое. Она думала, что она справилась. 

Утром Ира должна была поехать к психотерапевту, а наш психотерапевт одновременно еще и психиатр. Единственное что она смогла сказать:

– Мне страшно, что я не доеду до него. Я не могу.

В итоге наш психолог просидел всю ночь рядом с комнатой, где ночевала Ира. С оконными ручками в руках, ну так, на всякий случай. Рано утром мы поехали к психотерапевту. 

Психотерапевт был шокирован назначением. Он сразу отменил препарат «21» и порекомендовал вернуться к старой схеме, добавив лишь препарат для регуляции сна, потому что Ира совсем плохо спала последнюю неделю. Однако ситуация не так проста, Ире была необходима детоксикация и серьезное, как бы это сказать попроще, ну скажем «противоядие», чтобы вывести препарат «21», потому что у него очень долгий период выведения. А устраивать коктейль нельзя. Однако в клинике, где наблюдалась Ирина, лист ожидания госпитализации по ОМС в месяц длинной. В паре других клиник, которым мы доверяем, лист ожидания по ОМС тоже от двух недель. В итоге мы приняли решение госпитализировать Иру на платной основе. Мы поехали к хорошим знакомым, вкКлинику, которую мы знаем и которой доверяем. Единственное что смогла выдавить из себя Ира, это:

– Я хочу лечиться, я буду лечиться.

И все. 

Дальше палата, сразу несколько врачей, капельницы.

Мы оставили Иру и поехали искать деньги, чтобы в пятницу оплатить лечение. Это 60 000 рублей за три дня. Это так дорого, потому что госпитализация была срочная, в клинике только две психиатрических палаты, каждая из которых выглядит, как полноценный отель, лда и перпараты не дешевые. Такая капельница в срелнем и стоит около 17 000 рублей, одна.

Через сутки доктора оценили состояние Иры как очень даже приемлемое. 

– Всё, она с нами, работаем дальше. Удивительно не подходящий для нее препарат, прям индивидуально напрочь неподходящий. 

А она сама прислала нам сообщение:

– Я проспала все время и опять спать лягу. Так можно?

Конечно, можно, почему бы и нет.

К концу вторых суток:

– Я отъелась и отлежалась, прихожу в адекват. И прислала фоточку.

Мы порадовались что все обошлось, что у Иры хватило сил дотерпеть до Пенино и заговорить… можно ли было иначе? Я не знаю, никто не знает. Одно радует, по мнению сразу трех психиатров у Иры все еще есть шанс постепенно сойти с препаратов и справиться с депрессией.

Из нашей практики и постоянного общения с нейроотличными коллегами и психиатрами, к сожалению, это самая распространённая проблема – стало хорошо, зачем мне таблетки. У Иры сработало и это, и то, что она человек с совестью и очень не хотела нас обременить и быть обузой, очень хотела справиться сама. Что делать, пока это не получается, но постепенно получится.

В пятницу мы заберем Иру в Пенино. На год. Ира будет лечиться, работать с психотерапевтом, психологом, дефектологом и находиться под наблюдением психиатра, теперь другого психиатра. Не потому, что тот врач ошибся, а потому что мы боимся, что у Иры теперь будет просто триггер – а вдруг он опять ошибется, а психиатру нужно доверять больше, чем маме родной.

Такая вот история.