Медитация и практики осознанности: польза и вред

Фото: Erik Brolin/ unsplash

Нам приходит все больше запросов от людей, чье психическое состояние ухудшилось в последние годы. Часть из них пробовали те или иные духовные практики, кто-то был вовлечен в деструктивные культы. Некоторые пытались наладить свое ментальное состояние при помощи медитации. У нас в гостях, в рамках направления «ПсихоМетелица», Матюшин Вадим, клинический психолог, АСТ-, ДБТ-терапевт, сооснователь «Поведенческой Компании», психолог клиники Mental Health. 

Мы поговорили о том, как безопасно и осознанно медитировать, почему международное сообщество психотерапевтов считает, что дереализация и деперсонализация, обоснованные духовными практиками признанных религиозных течений, не считаются психическим нарушением, а также кто может и не может учить медитации.

Беседовала Алена Бражникова-Агаджикова

Вадим, мы все чаще получаем запросы от людей с психическими особенностями. Мы координируем их со специалистами и оплачиваем им терапии. Например, у нас есть подопечная, которая была вовлечена в деструктивную секту. У нее ПТСР и клиническая депрессия. Секта и медитация, разумеется, совершенно разные вещи, и конкретно о сектах мы с вами поговорим во второй части этого материала. Но и в деструктивных культах, и в общепринятых религиях, присутствует элемент трансового состояния. Хочется поговорить про это: в чем польза, в чем опасность, кто может быть проводником и так далее. Есть ли противопоказания, и для каких практик?

Медитация и практики осознанности: польза и вред
Вадим Матюшин, клинический психолог

Это очень классный вопрос! Мне хотелось бы найти золотую середину: не хочется говорить, что это панацея от всего на свете – и даже есть такой термин, MacMindfulness – популяризация практики осознанности, наподобие МакДональдса, фастфуда, она для всех и от всего, попсовый вариант. С другой стороны, не хочется входить в другую крайность, говорить о том, что медитация  – это опасно и надо десять раз подумать, прежде чем включить какое-то приложение и две минуты понаблюдать за своим дыханием. Истина, как всегда, посередине. 

Действительно, был момент, когда медитативные практики появились в западной психиатрии. В четких структурированных протоколах, где обучение вели специалисты с бэкграундом работы с психическим здоровьем. Они были безопасны, затем медитация пошла в массы, появилось множество приложений, программ, перестала существовать  – в основном  – четкая система подготовки для специалистов по проведению медитации. По сути, любой, кто прошел трех- или четырехдневный курс, стал называть себя инструктором по практикам осознанности и что-то преподавать людям.

У нас есть много научных данных о том, что медитативные, созерцательные практики полезны. Эти практики встречались в разных культурах на протяжении всей истории человечества, помогали людям. У российских востоковедов есть термин “культура психической деятельности” и медитация была способом “окультурить” свои внутренние процессы в Китае, в Индии. Сейчас на Западе мы знакомимся с этими практиками. Часто они вырваны из контекста, преподаются некомпетентными людьми и дают нереалистичные ожидания. С этой точки зрения, проблема здесь в том, что такие практики вырваны из культурного или психотерапевтического контекста.

Если вы хотите использовать это для себя, надо четко понимать цель. Хочу ли я делать это для стресс-менеджмента? Или для работы с тревожным расстройством? Вероятно, для работы с травмой? Для многих из этих проблем у нас существует протокол, как это безопасно делать. Правда состоит в том, что, как и у любого эффективного средства, у медитации есть сильные и слабые стороны. Ножом можно делать нечто полезное, а можно причинять вред. Это первая идея, которая мне приходит в голову.

Вторая идея: медитация  – это многозначное слово. Сказать “медитация” –  это тоже самое, что сказать “спорт”. Это могут быть шахматы, а могут быть бои без правил, и разница очень большая. Есть типы медитации, о которых мы знаем больше – медитация осознанности, где мы обращаем вниманием на настоящий момент.Другой тип  – это медитация на сосредоточение, где мы тренируем внимание, удерживаем его на объекте и возвращаемся. Есть медитация, где мы учимся порождать в себе состояния, например, сострадания к окружающим и себе. Или медитация, где мы рассуждаем о глубоких вопросах, например, о смерти или о переменчивости окружающего мира.

Но есть и культурные моменты. Одно дело, когда я размышляю о природе смерти под руководством буддийского монаха, другое дело – когда мне предлагает это делать некомпетентный коуч.

Вы сказали сейчас о размышлении по поводу травмы или страха смерти. Как мне кажется, это очень серьезные и болезненные темы, которые следует проживать, пусть с помощью медитации, но под руководством специалиста, проводника. Кто может или не может им выступать? 

Есть разные контексты. Если вы применяете медитацию как духовную практику, это будет учитель, представляющий традицию. Если в психотерапевтических целях – клинический психолог, психотерапевт. Сегодня у нас есть несколько протоколов, например, “Снижение стресса на основе осознанности”. Специалисты довольно четко знают, как учить практикам осознанности в течение 8 недель. Они готовы к тому, что клиенты могут столкнуться со сложностями, и знают, как им помочь. 

Надо сказать, что столкновение со сложностями – не диагноз, это естественно. Практики не создавались для того, чтобы получать только удовольствие и расслабление. Действительно, можно чуть подышать и расслабиться, и этому учат разные приложения. Но появление неприятных переживаний  – это, скорее, норма. Когда мы обучаем клиентов этим практикам, мы как раз учим их справляться со сложностями: с воспоминанием о травме, с навязчивыми мыслями, и здесь важна подготовка специалиста. Он должен быть готов к негативным эмоциям клиента. И клиент должен понимать, для чего именно он это делает, какова его цель.

В последнее время участилось проведение “ретритов” – группа людей оплачивает участие, переезд или перелет в живописное место, и там все проходит по такому сценарию: по добровольному согласию забирают телефоны, участникам запрещается говорить друг с другом, читать книги, заниматься сексом, иметь любой физический контакт друг с другом. Чаще всего, люди, которые организуют этот процесс, не имеют отношения ни к духовным практикам, ни к психотерапии. Это просто люди, которые решили сделать бизнес. И, как под копирку, на таких ретритах практикуются ранние подъемы, физическая активность, медитации, обнимания с деревьем и т.д. и т.п. Что вы можете сказать о подобном? 

В этом вопросе уже есть половина ответа. Такое вырвано из контекста. То, что хорошо работает в рамках религиозного опыта, когда человек понимает, для чего он пошел на трудовые повинности в монастыре, для него это источник вдохновения, здесь просто вынимается. Берется человек с обычным разогнанным умом и погружается в состояние депривации. Это может приводить к сильному стрессу и всем последствиям. Сильный продолжительный стресс может вызвать массу всего: если у человека биполярное расстройство, то это может спровоцировать эпизод биполярного расстройства, если человек тревожный – тревогу, депрессию… примеров много. 

Вряд ли что-то можно поменять за шесть дней, какой бы опыт ты не приобрел – люди просто так не меняются, это так не работает. И поиск пиковых переживаний, “необычное состояние спокойствия”, которое человек может получить от депривации, может быть приятным. Но это вряд ли способ достижения долгосрочных изменений. И есть очень большие риски, что человек испытает тяжелые ощущения, которые не приведут к приятному пиковому переживанию, а станут триггером, который запустит разрушительные процессы.

Я бы с большой осторожностью относился к таким практикам. Лучше хорошо понимать, кто это проводит, с какими целями, посмотреть на людей, которые прошли такой ретрит, достигли ли они каких-то изменений. Причем, в долгосрочной перспективе: часто бывает, что человек сразу после ретрита на подъеме: “какой замечательный был ретрит!”, а спустя время впадает в депрессивное состояние. Потому что жизнь не поменялась.

Когда мы говорим о созерцательных практиках, это про развитие способностей. Спустя год практики ты замечаешь, что злишься меньше. А если у тебя было прекрасное, яркое переживание, ты любишь весь мир, а спустя месяц ты обнаруживаешь, что не можешь работать, у тебя тревога и боли в теле – значит, это был не лучший способ.

Ранее вы говорили о том, что практики депривации и дереализации допустимы в рамках религиозного опыта. Почему, если подобное происходит там, это не считается симптомами психического расстройства, а если это происходит в отрыве от религиозного опыта – это уже серьезные симптомы, с которыми надо работать? 

Если мы говорим о деперсонализации, в американском руководстве есть оговорка, что специально вызываемая и культурно поощряемая деперсонализация (уход от “Я”) не является деперсонализацией как клиническим симптомом. 

А почему? Это нежелание конфликтовать с религиозными конфессиями или что-то другое? Можно ли сказать, что религии, где есть момент с уходом от “Я”, когда люди вводят себя в состояние деперсонализации, воссоздают опыт психических расстройств? 

В одно время такая точка зрения существовала – патологизация религий. Это было где-то с конца 19 века до первой половины 20 века – “да, дескать, они все психотики, у основателя религии был психоз, у него были галлюцинации”. Но сейчас так говорить и не принято, и я бы не сказал, что у психиатрии есть право так говорить, психиатрический конструкт ведь тоже социально обусловленный. 

Как разделять? В американском руководстве по диагностике говорится: если деперсонализация доставляет человеку проблемы, мы его лечим. Если в культуре, к которой он принадлежит, это желаемое состояние, он им гордится, наслаждается, и засчет него пользуется авторитетом, тогда мы его не трогаем. Это не оно. Синдром деперсонализации – только если человеку такое состояние противно. 

Я бы еще подумал о том, что у нас есть данные о том, что религиозные люди более благополучные. Они легче переживают проблемы. Видимо, у этих состояний, на прагматическом уровне, есть плюсы – если ты можешь отстраниться, тебе легче отойти от гнева, тебе легче развивать доброту и легче заботиться об окружающих. Такие люди, как правило, живут дольше, у них лучше социальные связи. Так что наверное, все же, это не психическая болезнь. 

Мне очень нравятся слова своего учителя по психиатрии: “нет такого внутреннего переживания, за которое люди не готовы были бы заплатить деньги” Есть люди, которые хотят ощутить отвращение и едят тараканов в Таиланде, страх – прыгают с каната, печаль – смотрят грустное кино, ужас – включают “Техасскую резню бензопилой” То же самое и с деперсонализацией. Само по себе ощущение отстраненности от своих переживаний не плохое, и не хорошее. Вопрос в том, в какой контекст мы его помещаем. Если это “боже, я потерял свое Я, а мое Я это самое ценное, я не понимаю, что происходит” – то это вещь, которая ухудшает твою жизнь.

Помогите, это легко...

Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж. В 2023 году «Метелица» безвозмездно провела 2840 часов консультаций для нуждающихся в психологической и иной помощи. Мы работаем благодаря Вашим добровольным пожертвованиям. Спасибо!

Поделиться: