Мы забирали Лену через год после травмы уже с направлением на ампутацию. В ее районной ЦРБ такую операцию ей сделать не могли и предложили поискать врача, который проведет ампутацию хорошо и быстро. У Лены было десять дней на поиск этого врача.
Лену мы в итоге забрали, ноги ей сохранили, и все время, что Лена проживает у нас, в «Метелице» – а это пять с лишним лет, мы искали команду врачей, которые возьмутся за реконструкцию таза. К сожалению, за эти годы наши документы облетели всех, кого только можно в России и за ее пределами. Мы очень остро реагируем, когда нам пишут: «надо было в Англию, надо было в Германию, Израиль, Финляндию, Южную Корею». Мы всюду направляли документы. В России мы тоже были у всех. И когда нам говорят: «в ЦИТО это тоже делают»… Были мы в ЦИТО. Никто не взялся за такую операцию.
Шестого мая этого года мы попали на консультацию в НИИ клинической хирургии, где команда специалистов берется выполнить операцию, но на сегодняшний день мы принимаем решение в пользу хирурга, который ведет Лену с самого первого дня в ФГБУ НМИЦ хирургии им. А.В. Вишневского, где команда специалистов берется выполнить операцию БЕСПЛАТНО. А еще Лену там уже знают, там огромный ресурс банка крови, одна из лучших кардиореанимаций и там команда, которая ее ведет, благодаря которой она ходит: каждая консультация с травматологами в других клиниках начиналась со слов: «Такого не может быть! Она не смогла бы ходить с такими травмами!» А в ЦИТО, который нам все так советуют, один из ведущих специалистов – не будем называть его фамилию – к которому мы приехали на платную консультацию за 5 000 рублей, просто посмеялся над Леной, сказал ей: «Девочка, у тебя просто синдром Мюнхгаузена: с такими переломами человек будет лежать, если вообще выживет. Иди отсюда!» и расхохотался.
У Лены потом был срыв на неделю, и мы бы не поверили Лене, что ей так ответил врач, если бы с ней не был взрослый, адекватный, давно сотрудничающий с нами сопровождающий. Мы были шокированы всей этой ситуацией.
Пять лет таких мытарств, сначала эти восклицания «Этого не может быть!», потом «Ну-ка, давай пройдись, присядь, повернись, а давайте мы сделаем свой рентген, чтобы проверить ее переломы». Количество рентгенов просто зашкаливало. И вот, наконец, мы решаемся в пользу НИИ им. Вишневского, где Лене будут ставить транспедикулярную конструкцию на позвоночник.
В дальнейшем будут соединять сломанные лобковые кости. Помимо лобковых костей у Лены сломаны: верхняя задняя подвздошная кость, нижняя задняя подвздошная кость, сломано тело седалищной кости, сломана сама седалищная кость, а также разделен лобковый симфиз – он разорван. Поэтому там будет стоять очень большая транспедикулярная конструкция. Также будут ставить пластины остеосинтеза. И это очень сложная и тяжелая операция. Самый большой риск и страх этой операции в том, что сначала Лене будут вскрывать заднюю часть поясницы, выравнивать кости, закреплять их к крестцу, выравнивать крестец, фиксировать позвоночник. За время этой операции Лена потеряет полностью всю свою кровь. Она будет на постоянном переливании крови.
А дальше – если все в порядке – ее будут зашивать, переворачивать на спину, заходить в живот, разбирать по местам все сосуды, все нервы. Делать полностью ревизию всех внутренних органов, раскладывать их на места и сочленять кости. Сначала вытянут ногу в нормальное положение – сейчас она как бы вбита в таз – потом зафиксируют все кости и зашьют – если не будет никаких осложнений. За этот второй этап она опять потеряет весь объем крови. У Лены огромный риск гиповолемического шока (критическое состояние, связанное со значительным дефицитом объема артериальной крови, прим. ред).
Сейчас мы изо всех сил готовим Лену к этому шагу: усиленно ее кормим, она много гуляет, занимается. Здоровый образ жизни Лены доведен до абсурда, мы уже сами от него плачем, она плачет, но дисциплинированно ест укроп, петрушку, редиску, клубнику и все, что только можно, чтобы ее организм максимально был готов к этой операции. Подойти к любой операции максимально сохранной и сильной – немаловажно, тем более к такой сложной.
Завтра мы едем к Багавдину Гаджиевичу, хирургу Лены, сдаем все документы на квоту. Слава Богу, нам удалось все же уйти от платной истории, потому что платная история – с такой операцией – начинается с 2 000 000 рублей. И мы понимаем, что каждое следующее осложнение – это от 7 000 до 15 000 рублей за сутки пребывания в стационаре. И если операция начинается с суммы в два миллиона, то чем она закончится, мы не знаем. Но у нас есть опыт, когда мы уже шли на очень сложные и рискованные операции, всё по мере выздоровления и подготовке пациента к выписке умножается, как правило, на три. Конечно, если операцию делают по ОМС, все возникшие непредвиденно расходы покрывает государственная страховка. И мы стараемся по максимуму выбирать вариант ОМС, но бывает и так, что только в платной клинике возможна та операция и есть тот специалист, который может помочь, тогда любая дополнительная манипуляция стоит денег – это сложно предсказать в случае наших подопечных. Что делает ситуацию внештатной? Скрытые инфекции, гнойные осложнения, которые затаились в глубине организма и выстрелили в самый неподходящий момент.
Так что мы это все уже проходили, это страшно. И самое главное, что после платной клиники, к сожалению, такова реальность – ни одна государственная клиника не возьмется это переделывать. И ответственность на себя никто не будет брать, все это повиснет на нас. И что мы будем с этим делать? Рисковать Лениной жизнью за деньги? Нет. Мы этого не будем делать, плюс у Вишневки гораздо более мощный и серьезный ресурс: там и кардиоторакальная хирургия, и гнойная, и ортопедия-травматология, неврология, и у нас на связи будут нейрохирурги, – огромная команда специалистов, которая нас застрахует от чего только возможно.
И еще один важный момент: пока Лена живет как «стеклянный человек», у нее все это время проседает позвоночник, и на нем образуется поликистоз – грозди кист, которые растут и, в итоге, либо кисты начнут рваться, либо ее позвоночник просто рухнет, и она уже навсегда будет обездвижена, тогда уже не будет шансов. Вот в этом все дело. И дело в том, что Лена это точно знает и точно понимает – Лена такой человек, который во все документы вникает сама. Очень многими вещами из своего лечения она занимается именно сама, не потому, что она нам не доверяет, а потому, что за это время она уже стала членом команды. И ей легче переносить все, когда она сама понимает, что происходит. Любая неопределенность для нее – это всегда травма, у нее и так очень много неопределенности в жизни. А потому и такая тревога, что она в любой момент может не только упасть и умереть, но и через пять-семь лет она или сядет в инвалидную коляску, или она может просто стать лежачей. Вот почему Лена готова бороться и рисковать сейчас ради будущего.